Журнал «Агроинвестор»
Николай Лычев, главный редактор журнала «Агроинвестор» о том, что в России пьют не вино, а горькую
Изящная пожилая француженка аккуратно отмерила мне в бокал нужное число дегустационных граммов розового божоле. Пока я наслаждался напитком, оценивал танинность и послевкусие, она между делом рассказала, что небольшая винодельня в регионе Божоле осталась ей от мужа, тот унаследовал ее от отца, а он — от своего деда. И вот теперь ей самой под 70, семейное дело берут в свои руки дочка и зять. Есть внуки. «Не сомневаюсь, мсье, — увлеченно продолжала она, — что один из них обязательно станет виноделом. Кстати, попробуйте вот это красное флери. Оно от совсем молодой лозы, столовое, второй урожай. Когда семейное дело будет у внука, лоза как раз достигнет кондиций, позволяющих делать классические красные вина». На мой вопрос, почему она так уверена в профессиональном выборе внука, мадам экспансивно всплеснула руками: «Иначе и быть не может, это традиция, мсье!».
Думаете, вино — продукт спиртового брожения виноградного сока? Точно так же считают пишущие госпрограммы чиновники и промышленные предприниматели, которые в статье о виноделии через слово ссылаются на государство, без которого их бизнес никогда не пойдет. Те и другие формально правы, но только «по букве». «По духу» они глубоко заблуждаются. Вино — это часть культуры, истории, религии страны и ее народа. Вино — непрерывающаяся традиция, преемственность времен, связь поколений. Пожилой итальянский фермер как-то рассказывал мне, что он винодел в пятом поколении. Делает бренди. Он повествовал о резервуарах коньячных спиртов, заложенных 20 лет назад его отцом, и припоминал, что застал в детстве такие же, оставшиеся от деда. Семья держит хозяйство с XIX века. Он использует спирты отца, а его запасы предназначены уже для детей. Ни режим Муссолини, ни союзническая оккупация, ни послевоенная разруха не прекратили этой традиции. Возможно ли такое у нас?..
Виноградное вино — второй из трех продуктов, в которые я в России не верю. О первом, сырах, полгода назад написал пост, отклики на который продолжаю получать до сих пор, и когда-нибудь обязательно напишу о третьем. Прошу не понять меня упрощенно: я не утверждаю, что быть-де не может никаких российских вин. Могут, и уже есть. Но я не вижу вина как сложившегося производственного и технологического уклада, как из десятилетия в десятилетие производимого продукта стабильного качества, с узнаваемым (и признаваемым) вкусом. Верю в плодовое и вторичное виноградное виноделие — как из импортных, так и из наших материалов. Вижу хорошие перспективы выпуска продуктов ускоренной шампанизации, но не вижу традиционного шампанского и вообще игристой линейки. Отличные перспективы у напитков с коротким циклом производства и оборота капитала — таких как водки, ликеры и цветные настойки. Как небольшая ниша может жить и хорошо зарабатывать среднее и малое виноделие. Но оно ни при какой господдержке и частных вложениях не станет распространенным укладом. То есть у нас будет возможность попробовать первичные вина (и даже географических наименований) в местах производства и некоторых ресторанах, но купить что-то стоящее в каждом маркете — скорее всего, нет. Такое вино — это Старый и Новый Свет, ЮАР, Австралия… но никак не Россия.
Мы не хуже них, нет, просто мы другие. Не буду повторять здесь доводы из поста о сыре: о защищенности прав собственности, длинных дешевых деньгах, десятилетиях социальной стабильности, экономическом росте и воспитании потребительской культуры. В случае с вином они точно те же. Это такой же инвестиционный продукт, такое же общественное благо, как сыр. Его нет там, где любая собственность нелегитимна. Где главный инвестор в стране — государство. Нужно поддержать виноградарство, обязательно нужно. Но если мы хотим иметь полноценную и постоянную энокультуру, государству как раз-таки лучше держаться подальше от сферы виноделия: не надо много денег — надо создать условия и дальше не мешать.
Но на это тоже мало надежды. Россия никогда не развивалась поступательно: наш исторический путь — это горки. Мощно вверх, небольшая (в масштабе истории) задержка — и резко вниз, чтобы разбиться о дно, оттолкнуться от него и с поразительной жизнестойкостью снова начать восхождение. За один только ХХ век мы пережили четыре революции (1905, февраль и октябрь 1917, 1991), три больших войны (мировые и гражданскую), трижды сменили политический строй, дважды стерли и перекроили свои границы, четырежды переименовали страну, два раза совершили индустриальный рывок и столько же раз пришли к полному экономическому краху. Экономисты насчитали в России в прошлом столетии порядка 10 экономических кризисов — по кризису на каждый десяток лет. Мы не просто меняли фасады и надстройки — мы (или нам) разрушали все до фундамента. При таких цивилизационных вызовах не творят, а выживают. Не преумножают начатое многие годы, а совершают подвиги и «большие скачки». Капитал не растет, а экспроприируется и гибнет. Пьют не вино, а горькую, а когда нет горя — советское шампанское, плодовые наливки и называемые коньяками бренди из завезенных спиртов.
Поэтому давайте не будем строить иллюзий, а сосредоточимся на том, что у нас хорошо получается. Тем более что на рынках базовых сельхозпродуктов работы хватит еще не на один десяток лет.
