Журнал «Агроинвестор»
Инвестиционный климат сильно зависит от качества госинститутов: политических, экономических и правовых
Если не улучшится качество работы государственных институтов, то под угрозой окажется рост национальной экономики: даже без серьезных внешних шоков и при высоких ценах на энергоносители он может остановиться на уровне 2% в год. Сельское хозяйство не исключение: такому, как у нас, архаичному государству все труднее поддерживать рост АПК, а тем более — привлекать инвестиции.
До 2018 года ежегодный экономический рост в России не будет превышать 2% даже при самом благоприятном развитии ситуации в мире, прогнозируют экономисты «Центра развития» Высшей школы экономики. Бюджетное стимулирование не поможет, а вот улучшение качества госинститутов могло бы дать больший долгосрочный эффект, уверены они. «Прямая связь между госуправлением, качеством институтов и инвестициями очевидна, — согласен руководитель исполкома Национальной мясной ассоциации Сергей Юшин. — Это тем более касается сельского хозяйства, поскольку привлечь средства в АПК сложнее, чем, к примеру, в добычу нефти».
Инвестиции и власть
Качество управления страной и эффективность госинститутов — определяющий фактор привлечения инвестиций в агросектор, уверен управляющий партнер компании Kesarev Consulting (вопросы GR) Евгений Рошков: «В АПК трудно найти инвестпроект, запущенный без предварительных договоренностей с федеральными или региональными властями». Агропром исторически связан с регулированием (поддержка, интервенции, налоговые льготы и прочее), поэтому качество госинститутов влияет на привлекательность отрасли и приток инвестиций, соглашается управляющий директор консалтинговой компании BEFL Владислав Новоселов. С ними солидарен президент Agrifood Strategies Альберт Давлеев. «С политическими институтами более-менее понятно: сейчас есть уверенность в стабильности политического строя, намерения власти известны, курс в целом сформулирован, — рассуждает он. — Правовые же пока существуют только на бумаге и не гарантируют защиту инвестиций. С одной стороны, у правоприменительной системы карательная направленность, с другой — в ней много недочетов, которые дают бизнесу и чиновникам простор для коррупции и махинаций». А экономические институты, по его словам, являются заложниками несовершенства права, поэтому инвесторам сложно строить планы на будущее.
Особенность России в том, что потребность в поддержке госорганов и госинститутов часто выходит за пределы формальных договоренностей о субсидировании, гарантиях, льготах, кредитах
Важный момент — последовательность госполитики, ведь любому инвестору нужна в первую очередь предсказуемость денежных потоков, говорит вице-президент инвесткомпании «Атон» Иван Николаев. Частые изменения приоритетов госполитики, противоречивость, непоследовательность решений и неспособность доводить до конца заявленные инициативы всегда будут сдерживать привлечение долгосрочных и крупных инвестиций, добавляет Юшин. «Деньги приходят и в не самые демократичные страны, но с предсказуемой политикой и эффективными госинститутами — Чили, Сингапур, государства Ближнего Востока и пр. В нашей стране заявления все чаще расходятся с делом, — сожалеет эксперт. — Слишком многое произносится для пиара, но не для результата. А протекционизм во внешней торговле у нас постоянно конфликтует с инициативами по глобализации, экономической интеграции и свободной торговле. В итоге инвесторы не понимают: то ли им производить мясо и молоко в России, то ли перенаправлять средства в Белоруссию, ЕС, Бразилию и Новую Зеландию».
У нас есть доктрина продбезопасности, программа развития сельского хозяйства, все это хорошо, другое дело — успешность воплощения идей и проектов. «В птицеводстве последовательность и предсказуемость сработали — мы обеспечиваем себя мясом птицы, — приводит пример Давлеев. — Следующим шагом должна была стать свинина, но вмешались непоследовательность и непредсказуемость. Вот два противоположных случая». А по мнению гендиректора «Агроко» Алексея Иванова (интервью с ним — на стр. 22), в последние годы госполитика была в целом предсказуемой, правила игры не менялись, госпрограмма работала. «Не могу сказать, что [чиновники] планировали что-то поддерживать пять лет, а через год бросили, — поясняет он. — Долгосрочные кредиты тоже субсидировались. Другое дело, насколько весомой была господдержка. Но я считаю, все, что выше нуля, для бизнеса уже хорошо». Единственное, что, на его взгляд, нужно исправить — принимать законы о выделении и доведении до получателей бюджетных средств не в конце первого квартала, а хотя бы в начале года.
Бизнес и регионы
По опыту юридической группы «Ратум», большинство компаний, готовых инвестировать в АПК (в том числе иностранных), не рассчитывают на господдержку, но стараются по возможности получить льготы. В разных регионах госинституты работают неодинаково, говорит управляющий партнер Ольга Романова: где-то инвесторы без проблем получают положенное, а где-то даже судятся с администрациями, отстаивая право на поддержку. «В Ростовской области около трех тысяч фермеров имеют субсидии, а в Курской их приходится буквально выбивать, — сравнивает она. — У чиновников могут быть подконтрольные компании, для которых они придерживают деньги. А бывает и так, что в бюджете региона просто нет средств на софинансирование». При этом, по словам Романовой, есть положительная судебная практика: компании добиваются выплаты субсидий. Правда, санкций для администраций, безосновательно отказавших в поддержке, не существует. А есть и другие случаи, знает Николаев: компании перестают подавать документы на субсидирование после нескольких формальных отказов. «Конечно, это небольшие компенсации, но тоже деньги, которые можно вложить в развитие производства», — добавляет он. Увы, региональные чиновники не всегда понимают, что когда добросовестный инвестор много зарабатывает и развивается — это хорошо как для него, так и для территории, на которой он работает, сожалеет Николаев.
Отношение к агроинвесторам в регионе часто важнее федеральной политики, говорит Юшин. По его словам, правительство России за последние шесть-семь лет создало «уникальные условия» для развития нескольких сельхознаправлений (таких как мясное животноводство), однако безразличие регионального руководства — от губернаторов до муниципалитетов - не позволило использовать потенциал многих территорий. Чиновники могут придумать много причин, чтобы отказать в поддержке — вот, кстати, источник коррупции, указывает Романова. А бывает, что они перестраховываются (ведь есть еще и недобросовестные предприниматели), поэтому иногда боятся принять решение, особенно если не понимают сути каких-то документов. «Я не раз бывал на встречах [с чиновниками], после которых потенциальные инвесторы теряли всякую охоту вкладываться в российское сельское хозяйство», — делится Юшин.
Значительный рост агропроизводства в Белгородской и Воронежской областях — в том числе результат активной позиции губернаторов, приводит пример партнер компании Ernst & Young Оксана Крупнова. Успех всей страны во многом зависит от территорий — этот фактор включают в свои расчеты и модели международные инвесторы и эксперты. «В январе этого года на Давосском экономическом форуме были представлены сценарии для России, один из которых назывался «Новый баланс сил в регионах» - он признает наличие брендов отдельных территорий и их конкуренцию», — рассказывает Крупнова.
По мнению Давлеева, почти все чиновники в регионах понимают важность привлечения инвестиций в сельское хозяйство, но не все могут помочь бизнесу. «Есть регионы, у которых все имущество администраций заложено в госбанках, — знает он. — Более того, оно бывает арестовано. То есть доходит до абсурда: госсобственность под арестом в залоге у госбанка, который брал его в качестве областной гарантии по кредиту, выдал деньги сельхозпредприятию, а оно закрылось и не реализовало проект». По наблюдениям Давлеева, губернаторов, которые эффективно решают проблемы помощи инвесторам, единицы: две трети регионов — абсолютные должники. «Я работаю с главами администраций нескольких регионов, помогаю инвесторам найти компромисс с властями в части господдержки, но во многих случаях это невозможно, — говорит Давлеев. — И не потому, что не хотят: нечем гарантировать поддержку. Да, чиновники могут подписывать протоколы о намерениях, обещать субсидии по кредитам, строительство инфраструктуры, но денег у них все равно нет».
Есть федеральный закон «Об инвестиционной деятельности» и региональные законодательные акты, в которых могут быть описаны взаимные обязательства администрации и инвестора, рассказывает Романова. «Под каждое инвестсоглашение у администрации должен быть залог, — поясняет она. — Например, обещают помощь в приобретении земель, и у области есть в собственности сельхозземли. Такое соглашение будет работать. Но бывает по-другому: власти обещают землю, а она, оказывается, в долевой собственности, и максимум, что могут сделать чиновники, — приехать на собрание пайщиков и рекомендовать передать участки инвестору в аренду».
Вообще инвестсоглашения содержат больше требований к инвестору, чем к властям, ссылается на свою практику Романова, не говоря о неформальных просьбах. Она знает случай, когда инвестор приехал в регион с предложением инвестиционного проекта, и от него сразу потребовали поддержать местную футбольную команду.
Бюрократия — стиль работы
В новой агрогоспрограмме и действующих федеральных целевых (ФЦП) много отсылок на регионы. Например, проекты развития инфраструктуры вписаны, в том числе, в ФЦП соцразвития села (до 2013 года) и развития сельских территорий (после 2013-го), на них предусмотрены федеральные деньги. Но, по словам Давлеева, во многих администрациях не понимают даже, как правильно написать заявление, чтобы их получить, не знают, как взаимодействовать с госбанками, поэтому опасаются ответственности и не делают ничего. Да и банки, как правило, неохотно берутся за небольшие региональные проекты — им интересны вложения от 1,5-2 млрд руб.
Проблема не только в нехватке у чиновников опыта — по большей части это люди, не работавшие на земле и не знающие, как выстраивать долгосрочные отношения с частным инвестором, говорит гендиректор компании «Сибирский хлеб» Павел Миклухин. Более того, местные чиновники часто заинтересованы в отсутствии инвесторов: им выгоднее и спокойнее самим управлять землей, чтобы контролировать поток государственных субсидий. Любое третье лицо, вступающее в отношения между аграрием и государством, усложняет своим дополнительным контролем жизнь такого чиновника и мешает извлекать административную ренту, объясняет Миклухин. В Сибири не местным инвесторам сложно входить в агропроекты еще и из-за менталитета госслужащих, продолжает он: как «чужого» воспринимают даже человека из соседнего района.
Низок профессиональный уровень госслужащих, отсюда проволочки и бюрократизация, сетует научный руководитель тверской агрокомпании «КиТ» Вера Инькова: даже получение справок занимает все больше времени. «При этом вы просите всего-то свидетельство на землю или что-нибудь подобное, — делится она. — Компьютеризация не помогла, а только усложнила процесс: компьютером в провинции мало кто владеет, программы не настроены. Результат — в одном месте выдают справку, которую в такой форме не принимает другое ведомство, приходится просить переписать ее вручную. В итоге, когда нужно получить пакет документов, вынуждены [неформально] договариваться, чтобы все оформили». Компания в сентябре прошлого года завершила строительство картофельного завода и, чтобы его запустить, тогда же подала документы на госрегистрацию. Чиновники прислали разрешительные бумаги в марте 2013-го. «Что госорганы полгода делали с нашими документами? — не понимает Инькова. — В районе, где мы работаем, сдают максимум один объект в год».
Невнятно работают и госорганизации, продолжает она. Когда компания проводила тендер на проектирование завода, она обратилась в государственный проектный институт, но не получила даже обоснованного ответа, сколько будет стоить и сколько времени займет его работа. «Аналогично с экспертизой, — говорит Инькова. — Хорошо, что сейчас ее разрешили проводить нескольким аккредитованным организациям. Когда это была действительно государственная экспертиза, пройти ее, не заплатив какому-нибудь эксперту, оказывалось нереально. Люди там работали не очень грамотные, но они были монополистами, поэтому прекрасно себя чувствовали». Инькова называет три причины низкой эффективности госинститутов: нет квалифицированных специалистов — они не идут на низкие зарплаты; многие госдолжности занимают непрофессиональные, зато «свои» лояльные люди; отсутствуют санкции за некачественную работу.
Без гарантий
Иванов из «Агроко» уверен, что основные проблемы инвесторов связаны с качеством финансовых институтов и стоимостью денег. По его словам, более-менее длинные средства есть только в госбанках, а коммерческие дают кредиты максимум на год и минимум под 15% — ни о каких инвестициях с таким подходом не может быть и речи. «Есть и другой момент, — говорит Иванов. — Государство софинансирует 2/3 ставки рефинансирования ЦБ (8%). При стоимости кредитных денег в 16% годовых получается, что средства можно получить примерно под 10%. Это никуда не годится! А проекты окупаемостью дольше пяти лет банки вообще не рассматривают. Поэтому попытки обновления инфраструктуры и материально-технических средств обречены на неуспех».
Госбанки — монополисты долгосрочного финансирования АПК, и они мало заинтересованы в том, чтобы проект состоялся, поэтому получить кредит проблематично, соглашается Инькова. По ее словам, в РСХБ даже на открытие счета у компании ушло две недели, тогда как частный банк открыл счет за два дня. Все дело в разной мотивации банков, говорит Николаев из «Атона»: РСХБ не видит смысла вкладываться в дебюрократизацию и оптимизацию работы аппарата — сельхозпроизводители все равно придут за деньгами. «Одно из последних новшеств от РСХБ: получатель кредита должен обязательно входить в отраслевую ассоциацию, — делится Миклухин из «Сибирского хлеба». — Хотя по идее, человеку, который готов инвестировать в сельское хозяйство, должны идти навстречу, упрощая, а не усложняя процесс получения средств».
Власти считают своей задачей не столько развивать экономику, сколько правильно отчитываться за работу: если не дать нужные показатели, то можно лишиться должности. Проблема еще и в том, что федеральное и региональное чиновничество сейчас чувствует себя все менее уверенно и устойчиво, отмечает Рошков из Kesarev Consulting. «Перед думскими и президентскими выборами была массовая смена губернаторов и их команд, — напоминает он. — А теперь новый проект «национализации элит» оборачивается громкими антикоррупционными скандалами — в том числе с участием чиновников, ответственных за АПК». В такой ситуации даже поддержка госорганов и их влиятельных представителей перестает быть страховкой для бизнеса. К этому прибавляются накопленные проблемы сельского хозяйства: закредитованность, большой объем плохих долгов, фактор ВТО, хронические логистические проблемы. «В итоге бизнес сокращает инвестиции либо закрывает проекты, пытаясь избавиться от активов, или вообще отказывается от инвестирования», — резюмирует Рошков.
Проблемы в законе
Такие проблемы качества госинститутов, как рейдерство или пристрастность судов, по мнению Романовой из юридической группы «Ратум», во многом надуманны. Если инвестор грамотно подходит к ведению бизнеса, то все эти риски отсекаются еще на стадии работы над инвестпроектом или приобретения активов, поясняет она. «Не секрет, что инвесторы, экономящие на превентивных мерах, часто покупают компанию-«пустышку»: выкупают в уставном капитале акции/доли компаний, не обеспеченные правами — в первую очередь, на землю, — говорит Романова. — Там может быть долевая собственность, невостребованные паи, фонд перераспределения с арендой на 11 месяцев».
Арбитраж в стране, в целом, работает, к тому же процесс всегда можно сделать публичным, говорит Давлеев: «Но, с другой стороны, многое зависит от административного ресурса конфликтующих сторон». Если вы решили взыскать какие-то долги через суд, при этом не знаете судью и не готовы платить судебному приставу, то заведомо проиграете, даже если официально выиграете процесс, утверждает Инькова из «КиТ». «Суд может длиться годами, — рассказывает она. — Даже если он встанет на вашу сторону, все может закончиться на стадии исполнительного производства. Судебные приставы теоретически должны быть заинтересованы во взыскании долга (по закону они получают 7%), но на деле добиться, чтобы они занялись делом, крайне сложно. В итоге должник успевает вывести активы, и в результате вы ничего не получаете».
В вопросах правоотношений и законодательства, связанного с регулированием деятельности сельхозпредприятий, много проблем, отмечают эксперты и участники рынка. Самая острая — земельное законодательство. Большая часть земли в стране не оформлена, не поставлена на кадастровый учет и не имеет владельцев. «По этой причине процентов двадцать сельхозземель сейчас обрабатываются, по сути, незаконно, — указывает топ-менеджер агрокомпании из Центрального Черноземья. — Районные администрации сдают ее в аренду на 11 месяцев, при этом заключаемые с компаниями договоры не имеют правовой силы. Об этом все знают, проблему пытаются решать, но пока безуспешно».
Проблема ввода в оборот невостребованных земельных долей действительно актуальна, подтверждает Романова. «Непонятно, что делать с выморочным имуществом, как оно должно приобретать новый статус, чтобы с землями можно было работать, — сетует она. — Первые судебные решения, которые мы сейчас получили, показывают, что примерно по половине долей наследники признали переход прав собственности к сельсоветам, по половине — нет, потому что не удалось найти наследников. Если эта норма не будет отрегулирована, то сельхозземли продолжат выбывать из [производственного] оборота». Кроме того, до сих пор не утвержден список документов, дающих сельхозпроизводителю право на приобретение невостребованных долей за 15% кадастровой стоимости. Поэтому и эта норма работать не может.
Чего нет
Проблема в том, что у нас нет планирования хотя бы на среднесрочную перспективу, считает Инькова. «Если бы инвестору говорили, что нужна такая-то агрокультура на такой-то площади и в таком-то объеме в течение стольких-то лет, а под эту задачу заложили господдержку, то участникам рынка было бы понятно, как работать и писать бизнес-планы, — уверена она. — Выиграли бы и власти, которые смогли бы планировать балансы внутреннего производства, потребления и объем экспорта. Но, увы, этого нет».
Нет и контроля бизнеса за деятельностью властей и эффективностью работы госинститутов. В идеале чиновники должны лично отвечать за то, что творится в подотчетных им регионах, полагает Николаев из «Атона». «Сейчас началась борьба с коррупцией, и это правильно, — одобряет он. -Только так власть начнет чувствовать ответственность, например, за распределение господдержки». Давлеев уверен, что инвесторы вправе спрашивать с губернатора, почему, если они платят налоги и выполняют другие обязательства, в регионе, к примеру, плохие дороги: «Должен быть контроль. Обещал — делай». Мониторинга расходования федеральных средств тоже почему-то нет, поэтому и возникают скандалы с невозвратами заемщиками денег и нереализованными ими проектами, которые финансировали РСХБ и «Росагролизинг», продолжает он. «У нас над каждым должен быть смотрящий: над главой администрации и руководителем банка — прокуратура, за ней должен следить следственный комитет, ну а его, видимо, — контролировать президент», — рассуждает Давлеев. Такое вряд ли возможно, скептичен Миклухин из «Сибирского хлеба». Он рассказывает, что в Новосибирской области у инвесторов и агрохолдингов отношения с местными чиновниками выстроены «в форме взаимного понимания», поэтому требовать от власти каких-то отчетов просто не принято.
Но и власти с госбанками не всегда интересуются судьбой реализуемых проектов. «А в отчетности для банка можно написать и нулевой баланс, и убытки — норм учета не существует, — объясняет Давлеев из Agrifood Strategies. — Мы можем проводить аудиты предприятий и предлагали такие услуги кредитным комитетам банков, чтобы они знали о проблемах активов — почему предприятия берут деньги, но не развиваются. Но никому это не нужно. А разговоры о контроле начинаются, когда уже все плохо и спасать нечего». Правда, он добавляет, что есть и другая крайность: чрезмерное вмешательство властей в работу инвестора через контрольно-надзорные и проверяющие органы.
TIR для иностранцев
Иностранных инвесторов в нашем сельском хозяйстве пугает отсутствие предсказуемости, отмечает Альберт Давлеев из Agrifood Strategies. «Иностранцы даже ввели термин TIR — This is Russia, который разъясняет необъяснимые с их точки зрения реалии, — говорит он. — К примеру, незащищенность инвестиций и произвол российских судов — притча во языцех во всем мире. Во многом поэтому иностранцы мало нам доверяют. К тому же у нас принятие многих решений зависит от «стимулирования», а у них в бизнес-планах не заложены взятки».
Предлагая инвестировать в АПК, Россия конкурирует с Бразилией, Китаем, Индией, африканскими странами, государствами бывшего СССР, перечисляет Оксана Крупнова из Ernst & Young. По ее словам, там тоже проблемы с качеством госуправления, коррупцией, законодательством. Но агрокомпании этих стран активнее привлекают иностранные инвестиции: оптимизируют бизнес-процессы, повышают прозрачность компаний, готовят МСФО-отчетность, размещают акции и облигационные займы на международных биржах. Конечно, нужно совершенствовать госуправление, но наши компании и сами должны быть активнее и понятнее, чтобы рассчитывать на иноинвестиции, добавляет Крупнова.
Сергей Юшин
Руководитель исполкома Национальной мясной ассоциации
Инвестиции в животноводство сдерживает нежизнеспособная и неэффективная система биологической безопасности. Мы не можем повысить эпизоотическое благополучие страны и обеспечить защиту инвестиций. Кому пришла в голову идея разделить единую ветслужбу на почти 90 независимых друг от друга региональных? А сейчас именно руками чиновников федеральных ведомств проталкивается новый непрофессиональный закон о ветеринарии, который в случае его принятия поставит крест на многих инвестпроектах.
Евгений Рошков
Управляющий партнер Kesarev Consulting
Сейчас едва ли не единственной «защитой инвестиций» для бизнеса становится поддержка на высшем административно-политическом уровне, идеально — президента или премьера. Как вариант — доверенных лиц, входящих в их «ближний круг», причем не обязательно занимающих высшие должности.
