Валерий Нагель: «На Западе за три жизни не построишь такой бизнес, как наш»

из личного архива

Восемь лет назад сын известного читинского золотопромышленника Валерий Нагель вернулся из Лондона в Россию, чтобы на время возглавить семейный бизнес. А получилось так, что остался и занялся сельским хозяйством. За пять лет он вывел банкротный совхоз «Комсомолец» в лидеры АПК Забайкалья, консолидировал 110 тыс. га земли и первым из российских игроков агрорынка выпустил рублевые бонды в азиатской части страны. Через пять лет Нагель намерен заработать на IPO $100 млн, а к 2028 году — контролировать 250 тыс. га местных черноземов

— Многие годы ваша семья занималась добычей золота. Расскажите о нем и других бизнесах, которые были до агро.

— Золото, как вы правильно заметили, — основа семейного дела. Отец долго работал энергетиком в золотодобывающей сфере и в 1986 году решил с несколькими партнерами создать золотодобывающую артель. В советское время мыть золото — это был, наверное, единственный способ капиталистического обогащения, доступный простым людям. Если для служащих неплохой зарплатой были 120 руб., то старатель не зарабатывал меньше 1000 руб. в месяц. Проработав девять месяцев сезона, он мог позволить себе купить квартиру в Москве и новые «Жигули».

От золота до колхоза

— Потом началась перестройка…

— Да. С началом рыночных реформ отец и его партнеры стали скупать ваучеры. На них приватизировали несколько предприятий в Забайкалье, в том числе гостиницу и пивзавод. За счет прибылей с нуля построили керамический завод и завод железобетонных изделий. В 1997 году они вышли из золотого бизнеса — цена на золото держалась очень низкая. Я точно не помню, какая, но, по-моему, долларов 370 за тройскую унцию. Сейчас оно стоит 1500. Маржинальность сильно упала, и надо было выходить. Производственные активы остались. Сейчас ими управляем мы с братом. В 2011-м отец заболел, и мне тогда пришлось приехать из Лондона, помочь разобраться с существующим бизнесом.

— Какой еще бизнес на тот момент существовал?

— Была строительная компания, производство стройматериалов — это керамика, кирпич, блоки, железобетонное производство. Были гостиницы — «Забайкалье» и «Даурия», рестораны. Сейчас мы уже продали большую их часть: осталось только два, в одном из которых вы были. Еще у нас был пивобезалкогольный комбинат. На тот момент семье принадлежали контрольные пакеты почти во всех этих предприятиях и компаниях, а сейчас мы везде стопроцентные владельцы. Получив в управление от отца семейный бизнес, мы с 2012 года начали смотреть горнорудные проекты. Они были дороги: без $100 млн в нормальный проект не зайдешь. Стали смотреть другие, локальные, в районах.

— Горнорудный проект — это что такое?

— Это угольные разрезы, железная руда и золото. То есть добыча. А поскольку я этим раньше занимался — привлечением инвесторов в такие проекты, — то знал, что смогу с этим сделать. И быстро понял, что дорого как покупать, так и искать инвесторов. На Россию западные партнеры и инвесторы тогда, в 2013—2014 годах, уже смотрели совершенно не так, как раньше. Привлекать деньги стало очень тяжело.

— Как вы пришли в сельское хозяйство?

— Началось это еще в 2000-х. Мой отец всегда хотел заниматься аграрной темой, особенно животноводством. Он первым хотел сделать под Читой большую молочную ферму. Привезти породистых коров и показать, сколько можно получать молока, если соблюдать все технологии. Но тогда не сложилось по бюрократическим причинам: не выделили землю под ферму. Отец долго мучился, года два пытался покупать какие-то паи, а потом все бросил — устал бороться с ветряными мельницами.

— А «Комсомолец» вам как удалось купить?

— Удалось — неподходящее слово; скорее, пришлось. Сейчас объясню. У нас есть кирпичный завод. Родилась идея скупить в области все лучшие месторождения глины. Купили очень хорошее месторождение белой глины, из которой можно много чего делать, в том числе качественный разноцветный кирпич. Чтобы развиваться, искали другие новые проекты. Смотрели и на сельское хозяйство — изучили несколько небольших агро- и перерабатывающих предприятий в регионе. Они нам не подошли: где-то не устраивал менеджмент, где-то было плохое стадо… Да и перспективы развития этих активов казались весьма туманными. Помог случай. Мы было собрались разрабатывать купленное месторождение белой глины и только тогда узнали, что земля, на которую хотели зайти, — сельскохозяйственная и принадлежит совхозу «Комсомолец».

— Можно было перевести землю в другую категорию.

— В том-то и дело, что нет. Земля, оказалось, была федеральной, а вы понимаете, что такое перевести ее из категории в категорию. Проще не начинать. Но, главное, колхоз с 36 тыс. га земли был на стадии банкротства. Под месторождение не были нужны все эти земли, а только очень небольшая часть — как точка на карте. Что такое банкротство? По процедуре ты должен или брать все — имущественный комплекс единым лотом, — или ничего. Так и вышло: конкурсный управляющий предложил выкупить предприятие полностью. Мы даже тогда не понимали, сколько это — 36 тыс. га. Подозревали только, что, наверное, много. Об агротехнологиях тоже ничего не знали. Но актив взять хотелось — ведь у нас было одно из лучших глиняных месторождений, которое без этих земель мы бы не смогли развивать. Стали смотреть архивы регионального Минсельхоза. Выяснили, что в советские годы это был колхоз-миллионер с классными черноземными почвами! Взяли почву на анализ, подтвердивший высокое качество чернозема с большим содержанием гумуса. Ну что делать, нужно пробовать. Вышли на торги, выиграли, выкупили долги перед налоговой инспекцией — где-то 5 млн руб. Еще 10 млн руб. ушло на погашение долгов по зарплатам. За 3 млн руб. получили имущество — несколько разбитых «Кировцев», запущенный зерноток, развалившийся комплекс очистки зерна и т. д.

— Вы стали аграриями меньше чем за 20 млн руб. Недорого.

— Ну да, так и стали. Дорого было потом (улыбается). Начали пробовать хозяйствовать: починили технику, закупили семена и все необходимое для полевых работ. Первую посевную провели в 2015 году, и нам тут же крупно не повезло. Были пожары, горело все Забайкалье — почти как в нынешнем сезоне. Пожар распространялся со скоростью 30 м/сек., сметая все на своем пути. У нас полностью выгорел зерноток, склады, сгорела техника, погибли овцы. Накануне посевной мы остались без семян. Пришлось начинать все сначала — склады построили заново, семена купили, сумели отремонтировать четыре трактора (ДТ-75 и «Кировцы»). В экономике field crops мы ничего не понимали и решили сделать так: сеем несколько агрокультур и смотрим, какие «выстрелят». Сделали ставку на рапс, купили под уборочную три ростсельмашевских комбайна и собрали с 775 га в среднем по 16 ц. Урожай продали китайцам буквально за один день. Они дали очень хорошую цену.

— Сколько китайцы заплатили вам за рапс?

— Цену не помню сейчас. Дело даже не в ней, а в том, что я понял — вот тот товар, которым можно заниматься и на котором специализироваться. Под кампанию 2016 года подняли той же техникой под рапс уже 4,5 тыс. га залежей. Овес посеяли. Поднимали землю как могли — без культиваторов и старыми плугами. Теперь у нас был предварительный контракт с импортерами из Китая, и урожай тоже ушел в один день. В посевную-2017 уже было до 20 комбайнов, новые посевные машины. Не повезло с погодой, были дожди — трактора и посевные комплексы вязли в жирных черноземах. В общем, сеялись 47 дней, пропустив все агротехнические сроки. Но тем не менее собрали 14,5 тыс. т рапса. В 2018-м сильно поработали над командой — привезли из других регионов агрономов, химиков, инженеров. Они хорошо подготовили хозяйство к посевной, уложились во все агросроки, весь рапс (21 тыс. т) полностью вызрел и ушел по очень привлекательной цене в Манчжурию — в зависимости от масличности по 28-32 тыс. руб./т. Компания докупила на кредиты еще техники, в том числе Versatile и Horsch. В этом году рапсом засеяли 14,5 тыс. га и хотим получить уже 30 тыс. т рапса. Вложились в строительство завода жидкой карбамидно-аммиачной смеси и поэтому рассчитываем на урожайность в 20 ц/га и объем в 30 тыс. т.

Кроме рапса, у нас растут ячмень, овес и лен. Общая посевная площадь в этом году — 36 тыс. га, в следующем поднимем 50 тыс. га.

«Я перевожу рапс на золото»

Здесь, в Забайкалье, мало кто верит, что растениеводство может быть прибыльным бизнесом и вообще бизнесом. Когда заходят такие разговоры, я для наглядности перевожу рапс на золото. Так вот, скажем, в этом году мы намоем 400 кг золота. Это я пересчитываю на его стоимость расчетную выручку от рапса. Весьма солидный масштаб — 40 больших слитков по 10 кг! Чтобы было понятно, 1 т золота — это уже солидная извлекающая фабрика, которая стоит $150 млн. Я еще почему сравниваю? Потому что у золота и рапса сравнимый уровень маржинальности — от 20% до 40%.

К 2026 году мы должны будем дорасти до выручки в 5 млрд руб. Это уже 2 т золота, а мы в этом случае — ведущий золотодобытчик Забайкальского края.

Земля и деньги

— Сколько у «Комсомольца» земель под контролем?

— 112 тыс. га. У нас как приватные, так и арендованные земли. В собственности всего где-то 5% угодий, а аренда в основном долгосрочная — на 49 лет. В нашем АПК работает 500 человек, в том числе 150 сезонников. Хозяйства есть в четырех районах края. Все они соприкасаются друг с другом, поэтому сформирован, можно сказать, единый массив. Причем земли очень хорошие: вы видели, что все это чернозем! Причем это не нам так повезло: земли в регионе вообще качественные, на всех можно работать.

— Какие деньги в общей сложности вложены в «Комсомолец»? Так сказать, накопленные инвестиции.

— За четыре сезона — с момента покупки — они превышают 2 млрд руб., из них наших денег примерно 500 млн руб. Остальное — банковское кредитование и федеральный лизинг.

— Те деньги, которые ваши — как вы их инвестируете?

— Вкладываем по принципу реинвестирования прибыли — ни копейки из бизнеса не забираем, всю направляем в развитие и рост. Да и нет смысла их брать: вложенные в «Комсомолец», они легко удвоятся за несколько лет. Где вы еще найдете инструмент с такой доходностью? Говорить об окупаемости вложенного можно будет лет через пять, то есть спустя девять-десять лет после старта проекта.

— Какая у вас маржинальность?

— 32% по EBITDA. Мы просчитали, что при урожайности рапса в 20 ц/га в этом году выйдем на показатель, близкий к 50%. На данный момент нигде здесь, в Забайкалье, вы не получите такой прибыльный бизнес — кроме, может быть, месторождений золота.

— Вы брали сельхозактивы, чтобы производить кирпич. Растениеводство теперь — основное для вас направление. А с кирпичом что-то получилось?

— Да, конечно: мы сумели развить глиняное месторождение. Но не могли знать, что сельское хозяйство станет, да еще так быстро, ведущим направлением семейного бизнеса. По продажам оно в этом году впервые превысит строительную деятельность и выпуск стройматериалов. По итогам 2019-го на АПК придется 30% выручки всех наших бизнесов, включая гостиничный и ресторанный. Наш общий оборот будет 3,1 млрд руб., из которых 1 млрд руб. с плюсом составит сельхоздеятельность. До 90% выручки от АПК — экспортные продажи.

Рост у «Комсомольца» быстрый — в 2018 году мы заработали 600 млн руб. выручки. Активно растем в том числе потому, что постоянно инвестируем в рост земельного банка (каждый сезон он увеличивается в среднем в два раза) и распашку земель. В прошлом году мы продали на экспорт на $8 млн рапса, в этом продадим на $15 млн, а к 2024-му хотим достичь $80 млн. И это один только рапс!

«Земельный банк компании удваивается каждый год»

Лондон, олигархи и IPO

— У вас западное образование, вы прожили 17 лет в Лондоне.

— Да, я уехал в Великобританию в 19 лет, чтобы выучить на хорошем уровне английский. Первый год учил там язык в школе и понял, что лучше продолжить образование, перейдя в колледж. Это как первые два курса университета. Через два года сдал экзамены и поступил туда, куда хотел — в City University, на факультет банковского дела и международных финансов. Получил диплом, год потрудился по договору аналитиком в сфере недвижимости. Найти постоянную работу с российским паспортом и без разрешения на работу было невозможно. Нужно было или продолжать учиться, или уезжать в Россию. Сомнения разрешились женитьбой. Там же, в Лондоне, я встретил будущую жену. Она россиянка, из семьи дипломатов, и на тот момент у нее было гражданство Великобритании. Женившись, я тоже получил гражданство и без проблем устроился на работу. Начинал работать на российских олигархов, имен которых не хочу называть. Управлял их активами, работал на проектах. То есть находил проект, дорабатывал бизнес-модель и приносил своим работодателям. После защиты проекта мне поручали довести его до завершения.

— В чем конкретно заключалась проектная работа?

— Так как я был связан с темой природных ресурсов, мне нужно было найти месторождение либо уже работающую компанию для потенциальной покупки. Подготовить всю документацию. Найти инвесторов. И управлять работой проекта. Я находил проекты в разных местах: в Африке, в Австралии, в России… Поскольку я сам из Забайкалья, по России у меня была большая специализация. Знал и сейчас знаю все месторождения Забайкалья, их потенциал. Знаю даже, какие из них в данный момент находятся в нераспределенном фонде и на которые пока никто не смотрит, хотя они очень перспективны. Мы шли на аукционы, покупали месторождения, а затем ими управляла профессиональная команда.

— Что было потом?

— Проработав около семи лет на других людей, мы с партнером-австралийцем открыли в Лондоне инвестбутик и еще три года занимались инвестиционной и консалтинговой деятельностью для российских и австралийских компаний. В 2011 году из-за болезни отца я передал свою долю партнеру, переехал с семьей в Россию и принял на себя управление семейными активами. Думал, я здесь года на три — приведу дела в порядок, отец выздоровеет… Но жизнь распорядилась иначе. Он, к сожалению, не смог вернуться к работе, и вот восьмой год я и брат занимаемся тем, о чем я вам начал рассказывать.

— Не жалеете о Лондоне?

— Ничуть. Бизнес-возможности, которые может предоставить Забайкалье, несравнимы ни с чем! В Англии и за три жизни не построишь с нуля такой бизнес, который строим сейчас мы. Даже имея такую возможность, я бы сейчас не вернулся обратно, тем более что больше семи лет не погружался в тот бизнес. Партнер продолжает его развивать и, в частности, помогает «Комсомольцу» с будущим IPO.

— У вас будет IPO? Неожиданно для нынешней инвестиционной среды и для небольшого агрохолдинга.

— Никаких неожиданностей. Во-первых, IPO будет не сейчас, а через пять лет, в 2024 году. Мы уже переводим бухгалтерию на МСФО и к концу года завершим эту работу. В этом же году подключим кого-то из аудиторов «большой четверки» [EY, PwC, Deloitte, KPMG — «Агроинвестор»] для аудита нашей бухотчетности. Хотим, чтобы для инвесторов была заранее понятно, что мы собой представляем.

— Каким будет масштаб компании на момент IPO?

— Капитализацию к моменту выхода на биржу хотим увеличить до 16-20 млрд руб., земли в обработке — до 140 тыс. га. Free float сейчас видим на уровне 25%. В ходе размещения хотим собрать примерно $85-100 млн. Все деньги будут cash in — то есть пойдут в компанию. Этот капитал позволит нам до 2028 года удвоить бизнес в сравнении с тем, что он будет представлять собой в 2024-м. Если говорить о землях, то в 2028 году это будет уже порядка 250 тыс. га.

— Все земли будут, как и сейчас, в Забайкальском крае?

— Да. Не будем распылять силы на другие регионы.

— До интервью вы говорили о намерении найти стороннего инвестора. Оно как-то связано с подготовкой к IPO?

— Мы рассматриваем вариант pre-IPO: привлечения инвестора где-то на 1 млрд руб. Сейчас разговариваем с многими интересными людьми у нас в России, и разными инвестфондами. Проект всем нравится, но пока он для кого-то небольшой, кто-то хочет больше контроля… Мы предлагаем за 1 млрд руб. 25% акций.

— 25% или 25% плюс одна акция, то есть блокпакет?

— Договоримся. Партнер сможет пройти с нами весь путь до первичного размещения и выйти в кэш. Сможет выйти раньше или, наоборот, после IPO сохранить долю в компании и расти вместе с ее капитализацией. Есть много вариантов, и все они зависят от мотивации партнера. Мы ищем инвестора не только потому, что нужны деньги на развитие. К моменту IPO нам важно иметь такую частную историю соинвестирования, которая будет понятна тем, кто будет покупать наши бумаги на бирже.

— Компания сохранит растениеводческий профиль?

— Да, растениеводство плюс переработка для создания добавленной стоимости. В животноводство, если ваш вопрос о нем, входить не планируем. По переработке есть несколько вариантов решений, которые мы сейчас прорабатываем. Одно из них — поставка рапсового масла в Японию. Дело в том, что сам рапс японцы покупать не хотят, но готовы приобретать масло высокого качества, в том числе для химической промышленности, изготовления косметики, для медицинских целей и т. д.

По экономике нам это интересно, но нужно сделать две вещи — построить рапсовый завод и тщательно просчитать логистику транспортировки масла. Для нас это очень большие деньги — более 3,5 млрд руб. И такой завод — вопрос стратегической перспективы: скорее всего, уже после IPO.

Еще один проект по переработке растениеводческой продукции, который готовы рассмотреть, — строительство производства комбикормов. Про мощность, инвестиции и другие подробности пока не готов говорить. Промышленное мукомолье в регионе тоже отсутствует — есть только мелкие мельницы. Поэтому еще один из вариантов инвестирования в добавленную стоимость — крупный мукомольный завод.

Есть похожие нишевые проекты и много других подобных идей. Все это считаем, рассматриваем. Но сейчас наша стратегия — освоить как можно больше земель и увеличить урожайность на гектар, а вместе с ней в конечном счете и cash flow. К примеру, в этом году планируем получить под контроль 50 тыс. га — до 160 тыс. га. Может быть, даже и больше.

— Что вы делаете для интенсификации растениеводства? Покупка техники, хороших расходников, инвестиции в персонал — это понятно. Что еще?

— Еще мы купили и запустили в этом году завод по выпуску жидких карбамидно-аммиачных смесей. В этом же сезоне хотим построить современную лабораторию, где с помощью спектрального анализа листа будут определять по мере вегетации, сколько, где и каких полезных веществ получают растения. Это дорогое удовольствие. Но когда мы будем иметь оперативную лабораторную аналитику, то выйдем на совсем другой уровень. Скажем, определяем: на таком-то поле рапсу не хватает почвенного азота, и даем задание изготовить на заводе прямо под это поле смесь с нужным содержанием азота и других химических веществ. В течение суток опрыскиватель уже внесет это удобрение. И потом мы сможем зарабатывать на сервисе — любой сельхозпроизводитель сможет сдать свои растения нам на анализ.

— Основой бизнеса останется рапс?

— Да. По его производству мы уже номер один на Дальнем Востоке. В этом году хотим стать первыми в России, собрав 30 тыс. т. Но посмотрим. Кроме рапса, в силу севооборотов будет много зерновых (в том числе гречихи): скажем, в 2019 году — тоже 30 тыс. т, а лет через пять-семь — до 200 тыс. т. Масличного льна [к 2024 году] будет 50% от рапса. А гречки хотим производить больше, потому что ее хорошо покупает Китай, причем платит 1500 юаней [примерно 14 тыс. руб. — «Агроинвестор»] за тонну. Будем смотреть, какой потенциал у подсолнечника. Его покупает тот же Китай по цене, не намного отличающейся от той, что дает за рапс. Подумаем о кукурузе — пока это только местные продажи. КНР интересуется ей, но ликвидных предложений нет. С соей экспериментируем, но урожайность у нас третий год подряд только 8-9 ц/га. Это пока не то, что нам нужно. Смотреть на увеличение посевной площади можно будет после того, как научимся получать от 15 ц/га.

— А что по зерновым?

— По зерновым лучше. У нас план — получить в этом году 30 ц/га пшеницы, ячменя, овса. Успешные примеры есть. Скажем, в 2018-м на немецких гибридах, посеянных как семена на делянках, «Комсомолец» получил 42-72 ц/га. Мы их размножили и в текущем сезоне смотрим, что получится из ячменя на больших площадях (300-400 га). Не уверен, что ячмень будет пивоваренным. Но даже фуражное качество нас устроит — при текущей конъюнктуре можно неплохо зарабатывать и на этом ячмене.

— Вы через слово повторяете «китайцы», «Китай». Но это же явный предпринимательский риск — зависеть от одной страны-покупателя, тем более такой малознакомой и не всегда предсказуемой.

— В ваших словах есть логика. Мы, конечно, не работаем только на КНР и ищем альтернативный сбыт. Весь урожай зерновых прошлого года — 20 тыс. т — продали зауральским переработчикам. Хотелось бы продавать внутри страны и масличные. Но как? Скажем, у Иркутского масложиркомбината ценник на рапс — 18 тыс. руб./т, у китайцев — 29-31 тыс. руб./т. Обе цены с доставкой, только внутренняя — и с НДС, а китайская — без него. Как видите, разница с внутренней ценой огромна. Поэтому риски, конечно, мы осознаем, но, как многие сибирские и дальневосточные производители, пользуемся моментом. Скажем, в мае партнеры из КНР уже полностью законтрактовали наши лен, рапс и гречиху нового урожая. Конечно, хочется, чтобы вокруг нас здесь развивалось какое-то число переработчиков, которые могли бы на конкурентных условиях покупать нашу продукцию. Но их пока нет.

«Логистика шикарная: вырастил, убрал и тут же продаешь на экспорт»

О бондах и будущем

— Вы первый игрок АПК, выпустивший рублевые облигации в азиатской части России. Как вам пришла в голову это идея, и что вам дали эти эмиссии?

— Идея выпуска биржевых облигаций впервые пришла в 2016 году, после общения на Восточном экономическом форуме. В 2017 году мы с помощью Freedom Finance сделали на бирже «Восток» первый пробный выпуск: 30 млн руб., 12 месяцев обращения, два купона, доходность — 14% годовых. Просто для того, чтобы инвесторы о нас узнали. Я тогда немного удивился, что мы быстро и полностью продали весь выпуск, причем в основном людям из Питера и Москвы. В 2018 году «Комсомолец» своевременно погасил этот заем и выпустил второй — на 40 млн руб. Он уже трехлетний, торгуется на биржах «Санкт-Петербург» и «Восток». «Восток» — новая небольшая биржа в ДФО, созданная недавно для местных участников рынка. Сейчас компания готовит третий выпуск биржевых облигаций — тоже на три года, на 50 млн руб. и с 14%-ной доходностью. То есть мы, двигаясь к публичности малыми шагами, на данный момент уже можем привлекать альтернативные деньги на несколько лет. В абсолютных цифрах они небольшие, но важно, что это капитал без обеспечения. По моим расчетам, следующие выпуски будут уже на пять лет. В этом году хотим получить [кредитный] рейтинг рейтингового агентства. И тогда, быть может, сможем выпускать биржевые облигации на совсем другие деньги — скажем, до 500 млн руб.

Лет через пять планируем размещать облигации и на международных рынках. У нас уже будет достаточный опыт и позитивная инвестиционная история успешного выпуска бондов здесь.

— На какие цели вы тратите привлеченные на бирже деньги?

— На пополнение оборотных средств и первоначальные взносы при покупке новой техники. Кстати, два года назад разговаривали с федеральным Минфином: поставили вопрос о субсидировании купонов биржевых облигаций. Если субсидируются кредиты и лизинг, то почему не могут субсидироваться они? Это такой же финансовый инструмент развития АПК, как и бюджетные деньги. Если ввести его в законодательство, аграрии получили бы новый способ финансирования текущей и инвестиционной деятельности, новый источник ликвидности. Вы знаете, как им ее не хватает.

— Было какое-то продолжение разговора?

— Нас услышали. В подготовку конкретных решений это пока не вылилось, но мы будем продолжать диалог.

— Кто покупатели облигаций «Комсомольца»?

— Частные клиенты с небольшими вложениями. Помню, когда мы размещались впервые, брокеры позвонили и сказали мне: «Весь ваш объем эмиссии готовы выкупить два человека». Я сразу ответил: «Неинтересно» и попросил отказать. Мы разбили выпуск на несколько десятков лотов именно для того, чтобы как можно больше инвесторов начали на нас смотреть, наблюдать за новостями, результатами компании, рассказывать о нас другим. Это очень важно для будущего IPO.

— Каким вы видите будущее предприятия лет через пять-семь?

— По бизнес-плану выручка «Комсомольца» к 2024 году будет порядка 4 млрд руб., или 60% бизнеса всего семейного холдинга. Нашей специализацией останется растениеводство: Китай — понятный рынок, куда мы продаем не только рапс, но и гречиху, и лен. В этом году предложим еще и пшеницу.

— Что, по-вашему, сдерживает агроэкспорт в Китай? Вот вам что мешает продавать туда больше?

— Сдерживающие факторы — логистические мощности, не хватает элеваторов, страшно недостает вагонов. И, конечно, регуляторика. Если в этом году Китай разрешит Забайкалью поставлять им пшеницу — будем продавать все 100% продукции на экспорт. А чтобы решить для себя проблему логистики, стали участником территории опережающего развития (ТОР) «Забайкалье». Договариваемся о строительстве там за счет госбюджета инфраструктуры для будущего собственного элеватора с железнодорожной веткой. Ее расчетная стоимость — 600 млн руб., самого элеватора — 1,3 млрд руб. Его хотим строить поэтапно, но большой — 180 тыс. т единовременного хранения. Таких крупных мощностей на Дальнем Востоке всего несколько, и для экспортной торговли их очень не хватает. К примеру, одно из наших хозяйств всего в 40 километрах от погранперехода в Китай. Там можно ставить накопительный терминал и продавать продукцию растениеводства в КНР. Китайцам же тоже интересно покупать не по одному-два, а по 10-20 вагонов. Логистика будет шикарная — вырастил, убрал и тут же продаешь на экспорт. Это, конечно, непросто: там отсутствует электричество, связь, вообще инженерная инфраструктура. Но я верю, что это решаемая проблема. А пока сосредоточимся на создании элеватора в ТОР «Забайкалье».