Эрик Фирвальд: «При слиянии с Monsanto Syngenta перестала бы существовать»

Е. Разумный

Главный исполнительный директор Syngenta — о сделках M&A на глобальном рынке агрохимии и стратегии развития компании в России

Падение доходности сельхозтоваров на мировых рынках, продолжающееся не первый год, привело к глобальной трансформации агрохимической индустрии. В условиях падения прибылей и продаж все значимые игроки, кроме BASF, оказались вовлечены в сделки слияний и поглощений. DuPont объединяется с Dow Chemical (подробнее об этом объединении на стр. 56), Bayer покупает компанию Monsanto, ChemChina закрыла сделку по покупке Syngenta. Консолидация масштабна: в нее вовлечено больше 60% мирового рынка пестицидов. Emerging markets, включая Россию, — почти единственная для корпораций возможность стабилизировать бизнес и в перспективе зарабатывать больше, чем сейчас. Главный исполнительный директор Syngenta Эрик Фирвальд подробно рассказывает «Агроинвестору», как компания трансформируется после поглощения китайским гигантом, о своей встрече с Владимиром Путиным и планах развития бизнеса в России.

— Как родилась идея сделки между ChemChina и Syngenta?

— ChemChina была давно заинтересована в компании Syngenta — на протяжении семи лет. И в течение всех лет мы обсуждали возможности сотрудничества с ChemChina. Два года назад предложение о покупке Syngenta, как вы знаете, делала Monsanto. При этом, рассматривая офер, наш совет директоров был очень сильно озабочен главным образом тем, что в случае слияния Syngenta как компания перестала бы существовать.

— Поясните, почему.

— Потому что Monsanto стремилась бы к обеспечению синергии и экономии средств. Это было бы полное слияние. [Корпоративная] культура бы исчезла, сама философия Syngenta исчезла бы.

С Monsanto — не по пути

— Владельцы и топ-менеджмент решили, что это не соответствует интересам компании?

— Да.

— То есть было бы недружественное поглощение?

— Да, возможно. Примерно в то же самое время с предложением о покупке обратилась ChemChina. Его выгода заключалась в том, что это было предложение в деньгах, с премией для акционеров по отношению к рыночной цене, по которой акции Syngenta торговались на Швейцарской бирже [Swiss Stock Exchange — SWX — «Агроинвестор»].

— А у Monsanto было безденежное предложение?

— Оно заключалось в частичном предложении деньгами, частично — акциями. То есть акционеры Syngenta получили бы в том числе акции объединенной — новой — компании. А предложение ChemChina состояло только из денежной части. Условия ChemChina таковы, что Syngenta остается Syngenta. Наша штаб-квартира останется в Базеле (Швейцария), сохранена управленческая команда.

— Сыграла ли свою роль в отказе от сделки неоднозначная репутация Monsanto как компании, которую знают как производителя продуктов ГМО?

— Не комментирую.

— Какие первые задачи поставил перед вами как операционным директором китайский акционер?

— ChemChina хочет, чтобы мы развивали наш бизнес на основе R&D. Это очень важно для них, так как технологии Syngenta помогут Китаю накормить растущее население страны. Это важно еще и потому, что сейчас, когда происходят [другие] подобные сделки, новые акционеры пытаются сократить расходы, и особенно — затраты и инвестиции в научные исследования и разработки. В нашем случае этого не произойдет. И наш совет директоров был очень доволен тем, что ChemChina будет даже больше вкладывать в это направление.

— Сколько сейчас вкладывает Syngenta в R&D и каким будет этот процент, когда компания интегрируется с ChemChina?

— Около 10% от оборота ежегодно. Это немалые деньги — порядка $1,3 млрд [в год]. И мы, конечно, ожидаем, что из года в год наш оборот будет увеличиваться. Соответственно, и инвестиции в R&D будут пропорционально расти вместе с оборотом. 10% — цифра, конечно, не фиксированная. Но она при этом может увеличиваться, если есть интересные, потенциально выгодные проекты. Нужно понимать при этом, что когда наши ученые обнаруживают новую молекулу, то проходит 10-12 лет, прежде чем мы выводим ее на рынок. Есть очень длинный процесс разработки и одобрения продукта, главным образом — его исследование на безопасность. R&D — это всегда очень долговременные инвестиции, и вложенные сегодня деньги принесут результат еще нескоро.

— Рассматривала ли ChemChina другие компании, помимо вашей?

— В нашем понимании, мы — единственная компания, которую они рассматривали. Потому что мы — одновременно и семеноводческий бизнес, и компания, которая производит средства защиты растений (СЗР). И причина, по которой они были так заинтересованы, — необходимость обеспечить продовольственную безопасность. Нынешний президент КНР [Си Цзиньпин] осознает эту проблему — хорошо накормить население страны. Они прекрасно понимают, что земли и воды, других ресурсов у страны недостаточно для этого. Поэтому заинтересованы, во-первых, в технологиях, а также в том, чтобы во всем окружающем мире было достаточное количество продовольствия, когда в случае засухи и наводнения в Китае они могли бы завезти выпадающий объем.

— Syngenta сложилась как частная, притом публичная, западная компания, а ChemChina — не просто корпорация из другого мира, она еще и государственная. Не было ли какого-то непонимания, в том числе у миноритариев, почему заключена сделка с таким игроком?

— Акционеры были очень довольны сделкой. Они получили значительную премию за свои инвестиции в Syngenta! Обычно публичные акционеры ищут возможности неплохо заработать. Вложив деньги, ChemChina хочет, чтобы мы получали хорошую прибыль, и они будут уделять пристальное внимание нашим результатам в краткосрочной перспективе. ChemChina очень сильно заинтересована в том, как мы будем выполнять программу развития, сформулированную в нашей стратегии на ближайшие годы. Для [миноритарных] акционеров, когда Syngenta была публичной, это, по большому счету, не имело большого значения. То есть они хотели получать прибыль здесь и сейчас, что в принципе само по себе нормально. А теперь у нас есть стратегический акционер и инвестор, которого не было раньше.

— Клиенты и партнеры не задают вам вопросов, что теперь будет с компанией?

— Вопросы, конечно, есть, и наша задача — объяснять (в том числе с помощью этого интервью), почему сделка важна для нас и для них с точки зрения долгосрочной выгоды. О том, что будет с компанией, можно отчасти судить по производителю шин Pirelli, купленному ChemChina три года назад. Эта компания была и остается Pirelli, при этом инвестиции китайского акционера помогают ей успешно развиваться. В ближайшее время Pirelli снова выйдет на рынок [публичных заимствований]. ChemChina оставит себе значительную часть акций, а другая часть будет обращаться на фондовом рынке. Pirelli благодаря сделке с ChemChina не только усилила свой бизнес во всем мире, но особенно укрепила позиции в Китае. А китайский рынок, как вы знаете, является очень сложным, особенно для западных компаний. И как раз с этой точки зрения мы рассказываем нашим сотрудникам, клиентам, партнерам, чем важна сделка с ChemChina.

— А есть ли у ChemChina аналогичные планы в отношении Syngenta?

— Есть. Например, через какое-то время Syngenta может снова выйти на IPO.

— То есть часть их стратегии — купить компанию, инвестировать в нее, капитализировать бизнес и вновь предложить пакет акций рынку.

— Да, но при этом они, конечно, сохраняют у себя контрольную долю. IPO не является самоцелью для ChemChina, для которой деньги не проблема. IPO, например, помогает обеспечивать международные стандарты управления и создавать мотивационные программы для менеджмента, для сотрудников.

Приоритеты в России

— Рассматривала ли компания варианты поглощений конкурентов? Той же Monsanto, например.

— Нет, не рассматривала. Однако мы не исключаем, что участие ChemChina в капитале Syngenta поможет нам в дальнейшем совершать сделки по приобретению других компаний, которые помогут укрепить наши позиции по всему миру. В частности, в России. В нашей стратегии на 10 лет, одобренной новым акционером, есть пункт о том, что мы должны усиливать наше присутствие в вашей стране.

— Какими будут ваши дальнейшие шаги на российском рынке?

— Сейчас мы — [технологический] лидер в семенах и средствах защиты растений. В России у нас есть три научно-исследовательских станции. Мы производим локально порядка 34% от общего объема продаваемых в вашей стране семян. Ближайшие задачи — усилить наши возможности в сфере R&D и производить локально большую часть реализуемых здесь семян. Безусловно, останутся семена, которые мы будем ввозить из других стран, потому что их производство в России невозможно. Это хорошо для российских фермеров. А часть семян, производимых здесь, наоборот, начнем экспортировать. В России мы сейчас лидируем в сегменте семян подсолнечника, занимаем сильные позиции по семенам кукурузы. И, конечно, хотим усилить их в этих сегментах плюс предложить российскому рынку новый продукт, который называется гибридной пшеницей. У нас есть и такая небольшая часть российского бизнеса, как семена овощных агрокультур, где Syngenta тоже намерена усилить позиции. Ведь глобально мы являемся одной из лидирующих в этой сфере компаний.

Доля локального производства СЗР Syngenta в России — около 30% от общего объема местных продаж. Хотели бы увеличить эту цифру до 70%. И мы сейчас тестируем и адаптируем различные новые СЗР для российского рынка. То есть наша основная цель — это помочь российским фермерам быть более производительными за счет новых продуктов, которые мы приносим в вашу страну. Подчеркну, очень важно, что мы инвестируем в России не просто в продукты, а еще и в R&D. Мы очень впечатлены уровнем российских ученых. Это отличное место для нас потому, что Россия — не только хороший быстрорастущий рынок, но и [интеллектуальные] возможности. Научные мозги, условно говоря, которые здесь есть — это тоже сильно помогает развиваться, делать качественный адаптированный под рынок продукт.

— Есть ли какие-то расчетные объемы инвестиций в Россию?

— Да, такая цифра у нас есть, но мы ее публично не афишируем. Мы хотим сначала полностью оформить этот проект: проговорить с министром сельского хозяйства [Александром Ткачевым] и с партнерами, в каком виде он будет существовать, и потом уже эту цифру объявим. Это десятки миллионов долларов в течение ближайших нескольких лет. Скажу лишь, что в только в R&D в России Syngenta вкладывает $4 млн в год. Будем продолжать это делать.

В течение ближайших 6-8 месяцев мы финализируем нашу стратегию для России и расскажем о ней подробнее. А пока приведу такой пример. Мы провели с Кирово-Чепецким химическим комбинатом, выпускающем СЗР по нашей лицензии, переговоры о строительстве новой линии тары. Ведь это тоже инвестиция! Производство уже открыто, под него создается порядка 60 новых рабочих мест. Вот в этом как раз и заключается смысл партнерских отношений с местными предприятиями. Мы помогаем им становиться более производительными, эффективными, расширять собственное производство, что помогает также и нам.

— Линия принадлежит Syngenta или это совместная собственность партнеров?

— Нет, она не принадлежит Syngenta, это собственность Кирово-Чепецкого химического комбината.

— А в чем тогда заключался вклад Syngenta?

— Мы сделали и передали им дизайн-проект [тары] согласно нашим глобальным стандартам.

— Однако в России чиновники понимают инвестиции прежде всего как создание инвестором своего производства. В 2000-е годы у вас был такой проект в Краснодарском крае, который тогда как раз возглавлял Александр Ткачев. Компании не дали его реализовать. Сейчас рассматриваете такую возможность?

— Сейчас мы говорим о том, что нужно увеличивать производство семян, то есть расширять возможности по их выращиванию. И завод здесь не самоцель. Для начала нам нужно больше фермеров-партнеров, которые бы нам выращивали эти семена. Что касается СЗР, то это расширение партнерства с Кирово-Чепецким комбинатом, производящим в России наши продукты. Чтобы увеличить мощности, возможно, будем говорить о привлечении к контрактному выпуску СЗР еще одного предприятия-партнера. Пока этого достаточно.

— Но говорят, что отраслевые власти настойчиво предлагают Syngenta еще раз подумать о строительстве предприятия. Это так?

— Это было бы для них предпочитаемым вариантом, но нас не принуждают к этому. Они прекрасно понимают, что мы глобальная компания. Построить еще один завод — хорошо, но при этом нужно обеспечить его необходимым количеством сырья, обеспечить качество и так далее, интегрировать его в глобальную логистическую цепочку.

— Я правильно понял, что сейчас не идет речи о возобновлении проекта?

— Не совсем так. Мы рассматриваем и эту опцию тоже. Однако не можем определенно сказать, что обязательно построим. Это один из сценариев. Но даже строительство нового завода может потребовать сотрудничества с российским партнером. Думаем, что наилучшим для компании сценарием будет сотрудничество с каким-то местным сильным игроком. То есть мы привносим в партнерство наши технологии и продукты. Нужно понимать, что в России проживает 2% мирового населения и находится 12% всей обрабатываемой пашни, пригодной для сельского хозяйства. Здесь огромные возможности увеличения продуктивности с помощью новых технологий, которые мы в том числе привносим.

— В июне мы встречались на полях Петербургского экономического форума, и вы тогда сказали, что удалось переговорить с президентом Владимиром Путиным. Что вы вынесли из этой встречи?

— Он очень четко дал понять, что сельское хозяйство — одна из приоритетных отраслей развития российской экономики. И санкции, собственно, подтолкнули Россию к развитию внутреннего рынка продовольствия, чтобы страна была полностью независимой и сама обеспечивала себя продуктами питания. При этом Россия, с его слов, прекрасно осознает экспортные возможности в сфере сельского хозяйства. Нефть и газ — это, конечно, очень важный сектор, но теперь и сельское хозяйство становится одной из ключевых отраслей. Однако, чтобы развивать этот рынок в дальнейшем, нужно иметь хорошие современные технологии. Именно поэтому мы хотим инвестировать в России в R&D и в производство. И я надеюсь, что наши агрономические практики помогут местным фермерам становиться более продуктивными. Еще Путин сказал, что важно внедрять цифровые технологии в АПК. Здесь мы тоже можем много чем поделиться.

— Вы готовы передавать технологию?

— Мы готовы помогать и делиться. У нас есть AgriAge — эффективная цифровая технология: система управления фермой, хозяйством. В США фермеры используют ее, чтобы реализовать полный цикл производства на своем предприятии. У них есть доступ к глобальным базам данных. Они могут сравнить свою урожайность с мировыми показателями, сделать правильный расчет, сколько нужно использовать средств защиты, семян, каких именно семян и прочее. Чем это хорошо для аграриев? Компании-производители продуктов питания тоже имеют доступ к этим базам данных. И хотят, чтобы те хозяйства, в которых они закупают товары, не только использовали правильные семена, но и вели бизнес устойчивым образом, не принося вреда окружающей среде. И они могут это все проверить с помощью системы: эффективность использования фермером средств защиты растений, отсутствие переизбытка их использования, эффективный расход воды, снижение выбросов СО2. Такие решения, как это, — симбиоз агрономических практик и цифровых инструментов.

— Вы уверены, что российским сельхозпроизводителям понятен этот посыл, который больше «ценностный», чем «продуктовый»? Что они готовы за это доплачивать? Ведь всех интересует прежде всего цена на семена и СЗР, ну и по возможности качество.

— Мы будем это объяснять, это часть нашей работы. Когда Syngenta разрабатывает новые семена и СЗР — они должны не просто приносить хозяйствам больше урожая и давать большую прибавку урожайности, а соответствовать лучшим практикам в области безопасности и не наносить вреда окружающей среде. Это дает преимущества и фермерам, и нам. Если мы возьмем за единицу эту прибавку, то 2/3 получает фермер и 1/3 — мы. Такое вот соотношение. Насчет цены вы тоже правы — для многих в России это пока главный критерий. Но у потребителя есть большой выбор. На рынке много дженериков. Есть более дешевые, чем наши, семена. Просто Syngenta представляет тот продукт, который, как мы считаем, гарантирует самую высокую урожайность. Да, он идет по более высокой цене, но фермер в результате получит больше урожая и сможет от этого выиграть экономически. Ведь если производитель не имеет устойчивой прибыли, то он неуспешен. А когда у него не будет прибыли — мы тоже будем неуспешными. Поэтому в первую очередь заботимся о том, чтобы повысить производительность сельхозпроизводства. В этом сейчас в России объективно заинтересованы все — и правительство, и мы, и те, кто выращивает агрокультуры. Уверены, что через какое-то время сможем предложить для вашей страны, например, гибридную пшеницу, которая повысит урожайность на 10-20%.

— Это ГМО?

— Нет, это современная технология гибридизации, не ГМ-технология. Глобально Syngenta только 8% продаж делает на ГМ-продуктах. Сейчас мы продаем их только там, где эта продукция разрешена. А, скажем, в Китае мы не продаем нашу ГМ-продукцию, потому что у них есть свои генно-модифицированные семена, которые они используют. И если российский рынок по разным причинам пока не принимает такую продукцию, мы не будем настаивать, не будем ее здесь предлагать. Наше предложение гораздо шире. У нас есть традиционная селекция, которая полностью удовлетворит потребности сельхозпроизводителей. Те же гибридные семена пшеницы — традиционная селекция, но абсолютная инновация для них.

— Каковы характеристики этой пшеницы?

— Большая, чем сейчас, урожайность. Одинаковое с существующими сортами качество. Высокая резистентность к различным заболеваниям, которые сейчас существуют. Мы уже вывели на европейский рынок и продаем гибридный ячмень, чтобы показать эффективность концепции гибридного зерна в Европе. В течение нескольких лет разрабатываем для ЕС озимую гибридную пшеницу. Мы ее еще на рынок не вывели, но сделаем это в течение ближайших трех-пяти лет, в том числе и в России. Четкого дедлайна пока нет. Но мы в любом случае не хотим, чтобы Россия отставала от рынков ведущих сельскохозяйственных стран.

— Как будет называться этот продукт?

— Названия пока нет, но мы, конечно, дадим название. Допустим, можно использовать торговое название нашего гибридного ячменя — Хайвидо. Он будет адаптирован под условия почвы, климатические условия России. Причем прогресс в нашем случае заключается не в урожайности. С урожайностью никогда не было проблем и на уровне сортов. Дело в том, что гибридная пшеница позволяет обеспечить качество, которое гораздо выше качества сортовой пшеницы.

Деньги здесь и сейчас

— На ваш взгляд, что препятствуют инвестициям в Россию? В том числе в агросектор.

— Сельское хозяйство в России отлично развивается. Но, конечно, нужно создавать более благоприятный инвестиционный климат. Например, стабильность курса рубля — она была бы фактором, который позволил бы больше инвестировать. Важны защита интеллектуальных прав и, конечно, постоянная поддержка со стороны российских чиновников с целью создания регуляторной предсказуемости: прозрачный и более оперативный порядок регистрации продуктов, их вывода на рынок и т. д. Но при этом все, что я слышал от президента Путина и других чиновников, с которыми встречался, было очень для нас мотивирующим. Я, конечно, понимаю, что исторически Россия больше сосредоточена на нефти, и эта ситуация продолжится, но чувствую, что в фокус наконец попало и производство продовольствия. Естественно, это мотивирует нас больше инвестировать в российский рынок.

— В чем вы видите причины активизации сделок слияний и поглощений в агрохимической отрасли?

— Основная причина в том, что акционеры химических компаний хотят получать растущие прибыли на фоне падающих [в ценовом отношении] рынков агросырьевых товаров. Но когда происходит слияние, может наблюдаться сокращение рабочих мест и расходов на научные исследования. То есть акционеры хотят увеличить прибыль в краткосрочной перспективе — здесь и сейчас. И есть по сути только один источник ее роста — сокращение расходов за счет объединения бизнесов. Ведь продажи в результате сделок не вырастут — они сохранятся на текущих уровнях. И на этом фоне мы верим, что сделка с ChemChina для нас очень выгодна. Потому что даже если мы опять выйдем на рынок IPO, снова будем торговать акциями, то инвестиции в долгосрочное развитие и научно-исследовательские разработки будут продолжаться.

«Syngenta — мост между Россией и Китаем»

«У Syngenta очень хорошо развивается бизнес в вашей стране, и мы хотим инвестировать в Россию больше», — говорит Фирвальд, старательно, впрочем, уходя от ответов на вопросы о конкретных сроках, проектах и цифрах. По его словам, это прежде всего научные исследования: у компании здесь есть три научно-исследовательских станции. «Мы увеличим их число», — добавляет он, не забыв подчеркнуть слово «возможно». Он рассказывает, что компания хотела бы инвестировать в рост производства в России семян и СЗР в том числе для того, чтобы экспортировать их отсюда на китайский рынок. «То есть мы рассматриваем себя как некий мостик между Россией и Китаем», — подытоживает топ-менеджер. Он не исключает, что без сделки с ChemChina новые инвестиции Syngenta в Россию не были бы возможны. «У нас как публичной компании было много акционеров, считающих такие вложения недопустимо рискованными, — поясняет Фирвальд. — Теперь же, имея одного акционера, мы уверены, что инвестиции в Россию будут увеличиваться». Осталось дождаться, что решит этот акционер: с момента приобретения Syngenta китайская корпорация ни разу не рассказывала о своих планах в отношении российского рынка — во всяком случае, публично.