Журнал «Агроинвестор»
«Мировой рынок зерна мы завоевали демпингом»
Засуха и непогода в этом году не позволят аграриям повторить зерновой рекорд прошлого года: посевы погибли на 4 млн га, урожай будет примерно на 20 млн т меньше. Президент Российского зернового союза Аркадий Злочевский утверждает, что это не отразится на внутреннем рынке негативно. В интервью «Агроинвестору» он рассказывает, что 20 млн т зерновых можно смело отправить на экспорт, почему развитие животноводства ведет к снижению потребления зерна, и объясняет, из-за чего частным инвесторам неинтересно входить в капитал «Объединенной зерновой компании».
— Во сколько можно оценить потери урожая из-за засухи?
— Прогноз Минсельхоза — до 11 млн т, на экспертизу подано заявок на 4 млн га. Из них потери на 3,6 млн га уже документально подтверждены. Думаю, 4 млн га — это конечная цифра ущерба.
— Интересно, сколько это в рублях?
— Это сильно зависит от качества зерна. Но если очень приблизительно, то можете взять среднюю цену — 4 тыс. руб./т — и посчитать.
— Эти потери как-то отразятся на внутреннем рынке и экспорте?
— На рынке — никак. Зерна более чем достаточно для внутреннего потребления. Минсельхоз прогнозирует урожай 85 млн т, а потребление у нас — чуть больше 70 млн т/год. Остается хороший задел на экспорт плюс переходящие запасы (по данным Росстата на 1 июля — 17,4 млн т). Что касается экспорта, то, по нашим прогнозам, если будет обеспечена его господдержка, то за рубеж отправится около 20 млн т зерна против 22,5 млн т в прошлом зерновом сезоне. Без помощи государства сможем вывезти 15-18 млн т в зависимости от ценовой конъюнктуры. Сейчас ведем переговоры с правительством о мерах господдержки. Речь о широком спектре инструментов, от гарантий по кредитам до прямых субсидий трейдерам.
— Эти переговоры ведутся более полугода. На какой стадии они сейчас?
— Они почти прекратились в январе, когда резко подешевевший рубль сделал экспорт рентабельным даже без учета господдержки: убытки участников рынка стало нечем доказывать. Но сейчас экспорт опять убыточен, поэтому полтора месяца назад мы заново инициировали консультации.
— Рубль же не полностью отыграл падение. Почему экспорт опять нерентабелен?
— Мировые цены упали с $220/т до $170/т, а в России стоимость зерна весной выросла. Экспортные контракты выполняются только потому, что выплата штрафных санкций обходится трейдерам намного дороже.
— Большие потери они несут?
— В августе — около 400 руб./т. В июле было до 700-800 руб./т.
— А разве экспортеры не отыграют убытки с лихвой — позже, как это было уже не раз?
— Это зависит от колебаний мирового рынка и действий государства. Правительство обеспокоено падением цен внутри страны и будет делать все, чтобы это исправить. К примеру, если сейчас [на момент интервью, середина августа — «АИ»] начать массированные интервенции на юге, то это сильно ударит по экспорту. Однако не прибегая к интервенциям, мы простимулируем экспорт, но тогда ударим по своему производителю. У палки, как известно, два конца. Так что в этом году от государства потребуется ювелирное регулирование: интервенции по отдельным агрокультурам и только в тех регионах, где это нужно. Если наши договоренности с Минсельхозом будут исполнены, то государство добьется точности в регулировании.
— О каких договоренностях вы говорите?
— Минсельхоз поддерживает предложения РЗС по экспортному стимулированию. Но ряд обсуждаемых инструментов, к сожалению, не может быть сейчас применен. Например, залоговые закупки. Мы добились их включения в госпрограмму поддержки АПК, но для них пока нет нормативной базы.
— Вы считаете, что в следующем году она будет?
— Да, должны успеть принять соответствующие поправки. Еще один вопрос — инфраструктура зернового рынка, которая сейчас находится в ужасном состоянии. Мы давно выступаем за создание ведомственной целевой программы ее развития, здесь Минсельхоз нас тоже поддерживает. Сейчас переходим к конкретным шагам. В департаменте Минсельхоза по регулированию продрынков создан отдел развития инфраструктуры. Обсуждается включение в программу субсидирования ставок на модернизацию и строительство объектов инфраструктуры, господдержку лизинга оборудования для перевозки, хранения и перевалки зерна и пр. Недавно мы подняли и вопрос связанных кредитов другим странам на закупку нашего зерна и продуктов его переработки. Понимание в этой сфере у нас тоже есть. Но для того, чтобы заработал механизм такого кредитования, нужно одобрение Минфина, МИДа. Тогда эту меру впишут в бюджет отдельной строкой, и она начнет работать.
— То есть вопрос только на начальном этапе…
— Он на стадии проработки. Это технологически сложный, но решаемый вопрос. В США закон регламентирует деятельность товарно-кредитной корпорации ССС (Commodity Credit Corporation), и существуют стандартные условия правительственной программы PL-480. Любая страна, заинтересованная в связанном кредите, может подать заявку, заключить межправительственное соглашение и получить продукцию. Например, в Россию в 1992 году в рамках PL-480 было завезено 26 млн т зерна в кредит на 20 лет под 2%.
— В каких регионах, по-вашему, должны проходить закупочные интервенции?
— Где хороший урожай. Но проблема в том, что там негде хранить зерно. Большие трудности со складами в ЦФО, то же на севере Поволжья. Одна только Нижегородская область в этом году увеличила производство на 300 тыс. т, а мощностей по хранению почти не имеет. Вывод: кроме ЦФО и севера ПФО, интервенции могли бы пройти в средних районах ПФО и в регионах Сибири. Конкретнее можно будет сказать позже, когда станут ясны итоги уборочной.
— А теперь на какой стадии вопрос субсидирования экспорта?
— Главная сложность осталась — это доказательная база. Основания для субсидий вроде бы есть: экспорт убыточен. Простимулировав его, вывезем больше зерна, снизим давление на внутренний рынок и поддержим цены в России. Но так как эффект субсидирования вывоза зерна не прямой, а косвенный, то доказать эффективность этой меры с цифрами в руках трудно. Между тем чиновники приводят аргументы вроде: «А что, если цены не поднимутся? А вдруг мы просто положим государственные деньги в карманы экспортеров, и без того не бедных?» Но мы постепенно находим понимание. Например, недавно с нами согласилось Минэкономразвития.
— По какому принципу вы предлагаете распределять субсидии?
— Мы предлагаем конкурсный механизм. Государство объявляет предельную ставку субсидирования и размер квоты, а экспортеры соревнуются: кто предложит наименьшую ставку, тот и получает субсидию. При этом должны быть жесткие обеспечительные меры. Экспортер гарантирует заявку в размере самой субсидии. То есть если экспортные поставки сорвались, то он теряет сумму, эквивалентную той субсидии, которую получил бы от государства в случае успеха. Субсидии нужны еще и для переговоров по присоединению к ВТО. Сейчас организация настаивает на их запрете, так как Россия не субсидирует экспортеров зерна. Как только субсидии начнут выдаваться, переговорные позиции нашей страны усилятся. По расчетам РЗС, на субсидирование экспорта требуется порядка 10 млрд руб.
— Какая из предлагаемых союзом мер поддержки экспортеров может быть принята в ближайшее время?
— Обязать посольства и торгпредставительства отстаивать интересы экспортеров зерна. Продвигать наше зерно, да и другие товары, как это делают, например, американцы. Американские послы и работники посольств уделяют этому вопросу большое внимание.
Мы подали заявку в Минэкономразвития, которое уже отправило поручение торпредставительствам. Сейчас работаем над тем, чтобы поддержка распространилась на экспортеров муки. На уровне межправительственных комиссий идет работа по снятию барьеров в торговле зерном с Египтом, Сирией и Саудовской Аравией, странами бывшего СССР (тут речь больше о муке) и Афганистаном. Последний — крупный потребитель нашей муки. Но вагоны разгружаются там вручную, то есть медленно, а дороги — одноколейки. В итоге разгруженные составы долго не могут выйти, экспортеры несут потери из-за простоя. Афганистан точно не построит себе вторую колею без посторонней помощи, для этого нужны межправительственные соглашения.
— А в чем проблема со странами бывшего СССР?
— Приведу пример. Крупнейший потребитель муки — Узбекистан, его потребности в импорте муки — 1,2 млн т/год. Но узбеки могут расплачиваться только своей валютой — сумами, а эта валюта — неконвертируемая, ее невозможно обменять на доллары или рубли. Можно было бы на эти сумы закупать какую-либо продукцию в Узбекистане и вывозить в Россию, но там просто нет товара, который был бы интересен и ликвиден. Получается тупик, выход из которого может быть только на политическом уровне. В завершившемся сезоне на экспорт поставлено 0,5 млн т российской муки, почти вдвое больше, чем в прошлом, и большая часть — в Узбекистан. Экспорт вырос в том числе благодаря нашей работе, но полновесной поддержки государства, увы, пока нет. А между тем в торговле мукой нужно ориентироваться на внешние рынки. Например, в Алтайском крае производится 1,1 млн т муки в год. Там столько никогда не потребят. Качество же такое высокое, что ее спокойно можно экспортировать, не снижая производство и сохраняя рабочие места. Это мы и пытаемся объяснить представителям государства.
— Кто из зарубежных партнеров России, покупающих зерно, наименее предсказуем? Египет, наверное?
— Проблема с данной страной вышла на тот уровень, когда ее не решить без вмешательства политиков. Но это внутренняя проблема Египта. Около двух лет назад его власти приняли решение об ужесточении требований по контрактам GASС (египетская государственная компания-импортер). Российские экспортеры поставляют зерно одинакового, стандартного качества всем странам мира. Но требования GASС оказались жестче. В итоге поставки отечественного зерна в эту страну перешли в руки египетских посредников, среди которых была печально известная Egyptian Traders. Посредники закупали наше зерно стандартного качества и продавали его GASС как high quality. Потом египетские компании, пытаясь заработать, начали покупать зерно подешевле и похуже, а поставлять по-прежнему как high quality. Когда же местные мукомолы пожаловались, что из зерна получается мука ненадлежащего качества, трейдеры абсолютно безосновательно обвинили во всем Россию.
— Есть риск, что те же истории повторятся в других странах?
— Теоретически риски есть всегда. Но в данном случае речь не о том, что мы можем контролировать, а о внутренних рисках импортера. Приведу еще пример. Крупнейший покупатель зерна в мире — Япония, потребляющая до 30 млн т/год, в том числе 5 млн т/год пшеницы. Ее предприятия работают с минимальными складскими запасами — можно сказать, с колес. Они требуют от поставщиков обеспечить ритмичное и точное прибытие партий зерна однородного качества. В отличие от американцев и австралийцев, мы не можем выполнить ни одно из этих условий. Зерно наши трейдеры закупают в разных местах, так что однородное качество недостижимо. А транспортные проблемы делают жесткий график поставок малореальным. Поэтому японский рынок для нас пока закрыт. Эта проблема сейчас решается на переговорах с крупными японскими компаниями, в том числе Itochu Corporation и Sojitz Corporation.
— А конкретные договоренности есть?
— Да. В середине августа к нам приезжали представители дальневосточных логистических компаний, владеющих двумя портами — мелко- и глубоководным. Они договариваются с японцами о совместном строительстве терминала в мелководном порту для погрузки судов вместимостью по 5 тыс. т. Следующим шагом должно стать инвестирование в порт с глубоководной акваторией для большегрузных кораблей.
— Какие рынки перспективны для российского зерна?
— Вся Юго-Восточная Азия. Там очень емкие рынки сбыта: в Индонезии — 5 млн т/год зерновых, на Тайване — 4 млн т/год (в том числе 1 млн т пшеницы), во Вьетнаме и Южной Корее — 1 млн т и 3 млн т пшеницы. Малайзия в год импортирует 1,4 млн т пшеницы и 2 млн т кукурузы, Филиппины — 2,4 млн т и 0,2 млн т. Есть возможности для расширения поставок на Ближний Восток, в Северную Африку и в Европу. А вот рынки Латинской Америки мы не считаем перспективными. Слишком далеко везти, да и коммерческие поставки маловероятны. Перспективными могут оказаться только связанные кредиты: уже выстраиваются отношения с Кубой, Венесуэлой, Никарагуа.
— Вы согласны с утверждением экспертов, что роль нашей страны — продавец третьим странам ординарной пшеницы невысокого качества?
— Так и есть! Наша пшеница востребована в силу дешевизны, и мировой рынок зерна мы завоевали демпингом. Мы, образно говоря, продаем «Жигули» зернового рынка, а могли бы и «Мерседесы», то есть зерно высшего качества. На Алтае, под Новосибирском и Оренбургом выращиваем пшеницу 1 и 2 классов, но перестали производить ее массово, так как не было спроса. Однако можно восстановить эти объемы. Но сначала надо завоевать рынки сбыта такого зерна, а там сейчас доминируют канадцы, французы и немцы.
— Кто сейчас основные покупатели нашего зерна?
— Египет и Саудовская Аравия. Египет в том году закупил 5 млн т. Это четверть нашего экспорта и более 50% их потребления.
— Россия — четвертый по объемам мировой экспортер. Вы говорили, что в ближайшие годы страна выйдет на второе место. За счет чего?
— За счет наращивания производства и экспортного потенциала, так как резко увеличить внутреннее потребление мы не в состоянии. Есть иллюзия, что рост животноводства повысит внутренний спрос. На самом деле, если эта отрасль будет нормально развиваться, все будет работать с точностью до наоборот. Благодаря госпрограммам массово вводятся современные откормочные предприятия. В текущем году промпроизводство мяса должно вырасти на 550 тыс. т, из которых 350 тыс. т — птица. Постепенно поголовье подсобных хозяйств замещается индустриальным производством. Это уже произошло на рынке куриного мяса, сейчас данный процесс бурно идет в свиноводстве. Результат индустриализации — снижение конверсии кормов. В СССР нормой было 3,6 кг корма на 1 кг привеса птицы. Для сравнения, сейчас в среднем по стране — 1,78, а на хороших фабриках еще меньше! Это результат новых технологий — сокращения доли зерна и роста белковой составляющей в корме. То есть весь процесс технологизации мясных отраслей идет за счет снижения спроса на зерно. Им скот и птицу кормят преимущественно в ЛПХ, все последние годы теряющих рынок. Таким образом, увеличения потребления зерна за счет роста животноводства ожидать не стоит.
— Почему РЗС лоббирует поэтапную, к сентябрю 2011 года, отмену экспортной пошлины на подсолнечник? Ведь благодаря ей на смену вывозу сырья пришел экспорт масла — продукта с добавленной стоимостью.
— Когда вводилась пошлина, не хватало мощностей МЭЗов по его переработке. Сейчас же они существенно превышают валовые сборы масличных. Пошлина выполнила свою функцию и мешает производителям подсолнечника, простым крестьянам в том числе. Почему сейчас нет его экспорта? Не потому, что пошлина 20%, а из-за того, что весь урожай скупается переработчиками на рубль за тонну дороже, чем дают экспортеры. Отмена пошлин не изменит этой картины. Переработчики будут платить больше экспортеров, зато производители подсолнечника станут получать за свой товар на 20% — на размер пошлины — больше, чем сейчас. Кроме подсолнечника, мы продвигаем идею обнуления вывозных пошлин на семена рапса и горчицы.
— А для чего РЗС инициирует обнуление пошлин на соевый шрот?
— Крупнейшие дальневосточные предприятия по переработке сои — Иркутский МЭЗ, «Амурагроцентр» и Уссурийский МЖК — фактически отсечены железнодорожными тарифами от основных потребителей шрота в европейской России. Везти его с Дальнего Востока в ЦФО сейчас на 380% дороже, чем из Калининградской области. В результате птицефабрики и свинокомплексы СЗФО, ЦФО, ПФО и части УрФО, на которые приходится более 50% производства свинины и птицы, снабжаются шротом преимущественно компаниями-импортерами и ЗАО «Содружество-Соя». После введения 5% пошлины на импорт соевого шрота его цена в марте 2009 года, по сравнению с декабрем, повысилась на 5-7% до $514/т. Отпускные цены на заводе «Содружество-Соя», работающем на импортных бобах и не попадающем под пошлины, с мая 2009 года увеличились по сравнению с декабрем в среднем на 24% — до 21-24 тыс. руб./т. К июню 2009 года средняя цена контракта на импорт соевых бобов возросла на 0,4%, тогда как цена соевого шрота ЗАО «Содружество-Соя» увеличилась на 31-35%.
Перед введением пошлины мы заочно вели переговоры. В «Содружестве-Соя» просили «не вставлять палки в колеса», собираясь лично обсудить компромисс. Например, у нас есть возможность добиться льготного транзита на перевозку шрота — так же, как мы добились снижения на 40% стоимости перевозки российского зерна по территории Белоруссии. Но представители «Содружества-Соя» не приехали на переговоры. Мы встретились только на рабочей группе в департаменте продрынков, где мы и переработчики настаивали на отмене пошлин, а «Содружество» - на повышении до 10%.
— Союз продолжает добиваться льготных тарифов на перевозку зерна по России?
— В Сибири и на Дальнем Востоке исключительные тарифы — с 50%-ным понижающим коэффициентом на перевозку зерна и продуктов его переработки — уже работают. Сейчас мы с ФСТ работаем над продлением их действия на 2010 год. Также хотим добиться исключительного тарифа для Оренбургской, Курганской областей и отдельных регионов Поволжья. К сожалению, в отношении Оренбурга работа приостановлена: из-за засухи возить оттуда пока нечего.
— Нужно ли создавать «зерновой пул» России, Казахстана и Украины, о чем объявлялось на июньском форуме в Санкт-Петербурге?
— Это неизбежный процесс. Вопрос только в том, когда идея будет реализована. Все три страны завязаны на черноморский бассейн и находятся в условиях жесточайшей конкуренции не только с мировыми поставщиками, но и между собой. Но конкуренция чрезмерна! В итоге цены на зерно из стран бывшего СССР на $20/т дешевле аналогичной продукции крупнейших мировых экспортеров — Европы, США и Австралии. Это ненормально.
— Вы считаете, что эти страны договорятся, учитывая последние политические разногласия между ними?
— Альтернативы нет. Если мы хотим избавиться от избыточной конкуренции и получать те средства, которые сейчас теряем, договариваться придется. Согласен, что сейчас переговоры почти заморожены — прежде всего потому, что Украина под давлением Запада начала отходить от заявленных на Всемирном зерновом форуме позиций. Казахстан поддерживает идею создания пула. Посмотрим, какую позицию займет Украина после выборов.
— А как зерновики относятся к другой госинициативе — созданию «Объединенной зерновой компании»?
— Мы с самого начала поддерживали этот проект. Напомню, полтора года назад речь шла о частно-государственном партнерстве с блокпакетом ОЗК у государства. Но из-за кризиса все активы резко подешевели, и теперь у частных компаний уже нет того интереса входить в капитал ОЗК, какой был тогда. Сейчас эта структура рискует остаться госкорпорацией, которой является де факто. Наша же задача не в том, чтобы получить в лице ОЗК еще одного рыночного игрока, но с госкапиталом. Мы рассматриваем ее как инструмент влияния государства на рынок и развитие инфраструктуры. Одним словом, из ОЗК надо сделать инвестора, который получает бюджетные деньги на развитие своих проектов, как это было с «Росагролизингом» и РСХБ.
— Скрынник заявляла, что в ближайшие годы можно увеличить экспорт до 60 млн т/год при урожае 130 млн т. Насколько реальны эти цифры?
— В принципе реальны. В программе-2020 Минэкономразвития заложено производство зерна в объеме 125 млн т. При таких объемах мы просто вынуждены будем вывозить по 40-50 млн т/год.
— Но сейчас наши возможности ограничены намного меньшим объемом.
— Смотря что с чем сравнивать. В 2002 году, когда начался массированный экспорт, наши портовые возможности без учета прямой отгрузки из вагонов на борта судов составляли всего 5 млн т. При этом мы сумели вывезти минимум 15,6 млн т! За семь лет портовая инфраструктура стала намного лучше: мощности по перевалке увеличились в 5 раз. Сейчас Россия способна экспортировать 25 млн т. А ведь можно еще вывозить зерно через порты Украины, стран Балтии, а также автотранспортом. Тем более мы говорим о 2020 годе, до которого еще более 10 лет. Был бы экспорт, а мощности найдутся.
— Но сейчас перевалка в российских портах дороже, чем в ЕС. Что с этим делать?
— Согласен, в разы дороже! Мощности в России, кстати, почти те же, что и на Украине, только у них 80% рассчитано на крупнотоннажные суда, а у нас — на мелкотоннажные. Уже поэтому наши издержки выше. Все стремятся загрузить зерно в крупные корабли. А раз есть спрос, растет и цена на услугу. Сейчас стоимость перевалки у нас — 520 руб./т. Для сравнения, в Руане (Франция) — до €5/т.
Однако ситуация в России улучшается. Реконструирован Новороссийский КХП, построен современный Новороссийский зерновой терминал, строится терминал в Туапсе. Но мы пока не догнали европейцев по уровню предоставляемых услуг. Так, в Руане пятидесятитысячетонный корабль загружают сутки, а у нас — пять дней. А ведь день простоя судна такого класса обходится в $30 тыс.!
— Автоперевозки зерна, о которых вы говорите, действительно все более популярны?
— Судите сами. Четыре-пять лет назад автотранспортом невыгодно было возить зерно более чем на 200 км. Теперь можно везти на расстояние до 1 тыс. км.
— Почему это произошло? Ведь железнодорожный транспорт обычно дешевле автомобильного.
— В силу разных причин. В том числе потому, что РЖД недостаточно умело управляли вагонным парком. Они не учитывали собственные логистические неувязки. Например, вагоны одновременно отправляли из Краснодара в Мурманск и из Мурманска в Краснодар, а потом гнали обратно порожняком. Все эти затраты не включались в стоимость перевозок и ложились на баланс РЖД. Это, кстати, одна из причин необоснованного роста тарифов, который мы наблюдали в последние годы.
Теперь парк зерновозов передан в частные руки [«внучке» РЖД — компании «Русагротранс» - АИ»]. Логистика улучшилась, но все затраты стали включаться в себестоимость перевозок, поэтому расценки сразу выросли. В итоге загрузка вагонов сократилась. А это автоматически ведет к увеличению себестоимости и дальнейшему падению конкурентоспособности этого канала перевозок. «Русагротрансу» нужно время, чтобы избавиться от потерь, неэффективной логистики и таким образом снизить цены.
— Какие затраты требуются инвестору, желающему заняться производством зерна?
— Это зависит от множества факторов: региона, урожайности
— Сейчас зерновой бизнес привлекателен для инвестиций?
— Для эффективных собственников он очень перспективен. Но в 2009 году я пока не слышал о новых инвесторах. Их приток в отрасль прекратился еще в 2008-м: из-за кризиса нет возможностей инвестировать, хотя интерес остался. Пока другие сектора падают, иногда в разы, АПК показывает рост, пусть и небольшой — менее 1% по итогам первого полугодия.
— РЗС часто называют союзом зерноэкспортеров, так как они якобы финансируют его деятельность и лоббируют основные инициативы. Это правда?
— Это ложь! По состоянию на декабрь 2008 года наши участники обеспечивали 26% производства зерна, 76% его оборота и 96% — экспорта. Но если смотреть по объемам, то 96% экспорта — это меньше, чем 26% производства. Из 27 мест в совете директоров РЗС экспортерам отведено только четыре.
— Закон о сельском хозяйстве дал РЗС какие-то полномочия? Там записано, что союз должен объединять компании, на которые приходится 2/3 производства отрасли. У вас этот процент меньше.
— Дал. Помимо официальной аккредитации на совещания различного уровня, мы участвуем в разработке множества документов, техрегламентов, готовим первые версии приказов Минсельхоза. Это, конечно, было и раньше, но в меньших масштабах и всегда неофициально. Ни один чиновник не мог заявить, что разработал документ с помощью РЗС, а теперь выкладывает это как козырь.
— В разработке каких техрегламентов участвует РЗС?
— Мы головные разработчики стандарта на муку и крупяные продукты. Он готов, скоро будем вносить в Госдуму. Главная цель — гарантировать качество продукции. После принятия регламента мини-мельницы, которые «мусорят» на мукомольном и крупяном рынках, занимая при этом 30% в натуральном выражении, перестанут легально существовать. Мы выиграли конкурс Минпромторговли и разработали 8 техрегламентов: на комбикорма, удобрения, зерно, ГМО-растения и др. Пять из них согласованы в Минсельхозе. Но после принятия поправок к закону о техрегулировании судьба этих документов оказалась плачевной. Они разрабатывались как законы, а теперь должны быть приняты как постановления правительства. Это невозможно: чтобы техрегламенты работали, требуются корректировки других законов, чего нельзя делать постановлением правительства.
Аркадий Злочевский
Президент Российского
зернового союза
Родился 26 февраля 1959 г. в г. Владимире. В 1990 г. окончил Московский государственный институт культуры, в 1995 г. — высшую школу бизнеса им. Дж. Кеннеди Гарвардского Университета (США, получил квалификацию «управляющий агробизнесом»), в 1999 г. — Институт современного бизнеса (Москва).
С 1976 по 1991 г. работал учеником модельщика опытного завода, водителем, инструктором турбазы, руководил
молодежным театром и эстрадным ансамблем «Мос-концерта». В 1991—1994 гг. — руководитель брокерской фирмы «ОГО» на Российской товарно-сырьевой бирже, управляющий фирмы «ОГО», главный управляющий АО «ОГО». В 1994—2000 гг. — председатель Совета директоров Российского зернового союза. В 2000—2002 гг. работал руководителем Департамента регулирования продовольственных рынков и качества продукции Минсельхоза России. В 2002 г. избран президентом Российского зернового союза.
Женат, есть дочь.
Российский зерновой союз
Некоммерческое объединение участников зернового рынка. Создан в ноябре 1994 г. Объединяет более 530 организаций, специализирующихся на производстве, закупке, хранении, переработке, продаже зерна и хлебопродуктов, агротехники и оборудования, а также биржи, банки, страховые, лизинговые и инвесткомпании, профессиональные некоммерческие организации.
