Успех АПК невозможен без развития сельских территорий
Отток людей из деревни и деградация сельской среды — стратегическая угроза для бизнеса и государства. Этот пока не до конца осознанный риск касается всех — от инвесторов, надеющихся заработать на долгосрочном горизонте, до власти, ставящей амбициозные задачи вроде достижения продовольственной независимости, кратного роста экспорта агротоваров и перехода АПК к цифровому укладу. Люди — ключевой актив агросектора, качество которого падает десятки лет подряд и которого становится все меньше чисто физически.
По документам — от отраслевой госпрограммы и выше — создается впечатление, что власть не видит этой проблемы. Так, латаем дыры (часть дыр) полумерами вроде ФЦП соцразвития села. Она часто недофинансировалась или сокращалась и не решила поставленных в документе больших задач. Немногие регионы спасаются сознательностью губернаторов, понимающих проблему и не всегда законными и добровольными методами привлекающих бизнес к строительству дорог, ремонту школ и детских садиков, выбивающих федеральное софинансирование электрификации и газификации сел, деревень и районов, бюджеты и лимиты. Знаю нескольких руководителей районов и сельских поселений, которых хочется назвать подвижниками. Будучи лишены большинства полномочий после волны региональных админреформ (глава поселения не может даже артезианскую скважину пробурить без согласования с областью), а в нулевые — еще и бюджетных доходов (спасибо центру за «бюджетный федерализм»), они ухитряются на вверенных им территориях варить кашу из топора. Делают много малых дел, до которых никому нет дела. Они находят возможность сохранить маршруты школьных автобусов, как могут мостят дороги, уговаривают местный бизнес помочь населению — кому вспахать делянку, кому привезти дров, кому дать хотя бы сезонную работу или купить компьютеры в школы… Но все это ручное управление, а институция не должна держаться на одном человеке. Уйдет сознательный глава района или поселения — придет «эффективный менеджер», часто залетный, присланный командой губернатора, с территорией никак не связанный. И будет (если вообще будет) строить дорогу только до инвестиционного объекта и для него же выбивать лимиты на энергоносители — возможно, не без личного интереса. Такие объекты нужны и важны. Но инвестору, как правило, нет дела до социальной полусферы села. Да и не его это дело. Он строит, скажем, свинокомплекс, отчитывается о создании рабочих мест и росте налогооблагаемой базы. Однако успех предприятия редко делает успешной окружающую территорию: на автоматизированное производство можно устроить немногих. Остальное население в экономически активном возрасте ведет маргинальный образ жизни или занимается отходничеством, уезжая на заработки за сотни километров от дома.
По данным специалистов Института географии РАН, в России на земле не трудятся от 7% до 20% трудоспособного сельского населения. А в регионах-соседях московской агломерации отходников вообще 30−40%! Там просто не может быть успешной агроэкономики — не отдельных очаговых проектов (такие есть), а повсеместного уклада, вытягивающего всю территорию. Официальная статистика не отражает проблемы: по Росстату, с 2001 по 2017 годы на селе стало проживать всего на 3,5% меньше людей (это 1,4 млн чел.), и живет теперь 37,8 млн. То есть четверть населения страны. На самом деле в деревне намного меньше народа: 37,8 млн — это лишь формально зарегистрированные там. В Сибири, на Дальнем Востоке степень депопуляции села вообще пугающая — минус 1,5−3% жителей каждый год. Причина в том, что там меньше возможностей для отходничества, и люди уезжают из деревень насовсем, указывают ученые из Института географии.
В Западной Европе доплачивают за то, что делаешь малый или средний бизнес на селе. Поэтому там деревня живая и качество жизни мало отличается от городского. У нас же не просто сокращается население — уезжают самые экономически активные, а те, кто зарабатывает в городах, там же платят налоги. Местное сельское хозяйство и территория в итоге оказываются не просто без рук, но и без финансовых ресурсов. Большую часть налогов забирают регион и центр, а заработанное в городах населением почти не реинвестируется в местные бизнесы или, к примеру, сферу услуг. Агрохолдинги не могут обеспечить работой всех, а малый и средний сельхозбизнес сейчас в основном выживает (если не брать ориентированный на экспорт юг, где ситуация лучше) и почти лишен стабильной доходности. Типичная ситуация для Тульской области — моей малой родины: из трех членов семьи один работает в агрохолдинге или на независимом сельхозпредприятии и содержит еще двоих.
И на юге, и в центре, и не только — население лишено возможности кормить себя и зарабатывать, разводя свиней и птицу. После пандемий гриппа птиц и АЧС данная деятельность, по сути, под запретом. Я сейчас не обсуждаю это решение — оно было вынужденным, и лучшего пока никто не предложил. Но для многих эти виды животноводства, а не гуси и не кролики, традиционно были деятельностью, приносящей основной доход. Растениеводство не компенсирует его выпадения даже на юге.
У нас любят указывать на социально безответственных инвесторов, вытягивающих из земли и территорий деньги и чуть ли не все соки. Конечно, разные есть инвесторы. Но разве их вина в том, что укрупняются сельские поселения и вслед за этим сокращается инфраструктура — меньше школ, больниц, детсадов, магазинов, а потом и людей? После этого некоторые окончательно решают уехать, а инвестору приходится привозить персонал из других мест.
АПК не сможет долгосрочно развиваться без закрепления людей на селе. Совершить еще несколько рекордных рывков — да, получится, а обеспечить устойчивый экономический уклад — нет. Финансовый, интеллектуальный, демографический ресурс давно не на стороне села. Без грамотной и последовательной политики развития территорий и альтернативных хозяйственных укладов в дополнение к вертикальной интеграции ничего не получится. Это не вопросы Минсельхоза или региональных властей — это намного выше. Но только хочет ли государство быть государством? При всем своем желании я не могу дать положительного ответа на этот вопрос.
