Журнал «Агроинвестор»
У нас преобладают агрохолдинги, а на Западе — семейные фермы
За последние несколько лет крупное сельхозпроизводство стало основной формой ведения агробизнеса в нашей стране, частично заменив собой бывшие колхозы и совхозы, преобладавшие в 1990-е годы. Осенью прошлого года в базе данных ИКАРа было больше 200 частных агрохолдингов с 13,5 млн га земель.
В ближайшие годы в секторе продолжится консолидация активов и укрупнение существующих игроков, а холдинговый уклад начнет доминировать. Когда-то так было и в США, где теперь распространены небольшие, с оборотами по 0 тыс./год, семейные фермы.
Почти десять лет назад, в 1999 году, я подготовил и презентовал на ученом совете ИМЭМО РАН большую статью «Новые аграрные операторы: новый переходный уклад в сельском хозяйстве России и стран СНГ?». Тогда уже было очевидно, что в отечественном сельском хозяйстве начались радикальные изменения. Впрочем, наши ученые-аграрники говорили: «Какие еще «новые операторы», зачем все эти сложности? Ведь есть три уклада — фермерские хозяйства, сельхозпредприятия, ЛПХ, — и не надо ничего выдумывать».
Как все начиналось
Я же доказывал другое и считаю, что не ошибся. ЛПХ («хозяйства населения»), фермерский уклад, «независимые коллективные хозяйства» (еще один «выдуманный» мной термин, описывающий сельхозпредприятия после первичной приватизации начала 1990-х годов) — ни один из этих вариантов развития АПК не сработал.
Возобладал другой сценарий: массовое вторжение в аграрный сектор крупных и сверхкрупных собственников, в основном несельскохозяйственного происхождения, и формирование компаний, которые принято называть «агрохолдингами». Хотя этот термин, так же, как и «новые операторы», конечно, не идеален.
А тогда, чтобы понять происходящее в сельском хозяйстве, пришлось пристально посмотреть на мировой опыт, задавшись вопросом, было либо есть ли что-то похожее за рубежом или мы в очередной раз пошли «своим путем». Так в первом номере журнала «Агробизнес» в 2002 году появилась статья «Это было в степях Миннесоты». Материал вызвал огромный резонанс, до сих пор получаю по нему отклики и вопросы. Что же с тех пор изменилось и что появилось нового за прошедшие годы?
Нынешние масштабы
К осени 2008 года, то есть к началу нынешнего кризиса, в базе данных ИКАРа было более 200 частных агрохолдингов, контролирующих порядка 13,5 млн га, или около 12% официально зарегистрированной пашни. Список этот, разумеется, неполный: многие компании до сих пор предпочитают «не светиться». В нем также нет огромных земельных массивов, находящихся под контролем государственных и квазигосударственных структур типа Газпрома, РАСХН, Министерства обороны, региональных и муниципальных образований
Новый уклад стал преобладающим в самых привлекательных земледельческих регионах России. Например, в Центрально-Черноземном доля «агрохолдингов» в пашне к концу лета 2008 года превысила 2/5. Даже на юге, где независимые коллективные хозяйства традиционно сильны в финансовом отношении, их доля достигла 1/4 всей пахоты.
В середине 2000-х годов в развитии агрохолдингов наметились центростремительные тенденции: самые большие перестали расти и даже разукрупнялись, а земельные владения увеличивали преимущественно небольшие игроки. Однако в период «агфляции» 2007-2008 годов в отрасль пришло несколько новых крупных операторов, а многие ранее существовавшие компании резко преумножили количество земли под контролем (см. таблицу). К началу кризиса мы выделили уже 34 компании, земельные банки которых превышают 100 тыс. га. Бурно развивался также процесс выделения и юридического оформления земельных участков и скупки паев.
Агрохолдинги стали ведущим аграрным укладом не только России, но также Казахстана и Украины. Но если в Казахстане и у нас «холдингизация» сектора длится больше десятилетия, то Украина пошла по этому пути сравнительно недавно. Однако набранная перед кризисом скорость и масштабы интеграционных процессов в этой стране просто поражают воображение.
Ситуация в мире
В развитых аграрных странах доминирующим укладом агропроизводства остается семейная ферма. Не будем говорить о Западной Европе — с ней и так все понятно. Возьмем лучше США как главного «законодателя мод» в крупном товарном сельском хозяйстве. Есть несколько определений «семейной фермы». Мы пользуемся определением Службы экономических исследований МСХ США. Под такой фермой там понимают бизнес-единицу, в которой нет наемного управляющего, а собственность распределена среди членов одной семьи. А если два соседа-фермера вместе управляют хозяйством как партнеры по бизнесу, то это уже, по мнению американского Минсельхоза, несемейная ферма.
Многие семейные фермы зарегистрированы как «семейные корпорации», чтобы облегчить процедуры деления доходов и наследования. В России это понятие, кстати, часто трактуют неправильно: думают, что в сельском хозяйстве США господствуют крупные корпорации. Но это не так. Не хочется перегружать читателей статистикой, изложу суть вкратце: на долю семейных ферм в США до сих пор приходится порядка 85% производства валовой сельхозпродукции. Из них так называемые сверхкрупные производят около половины ее совокупного объема. Сверхкрупными фермами у американцев считаются хозяйства с годовыми продажами в 0 тыс. и средним размером земельных 1,25 тыс. га. Примерно то же в Канаде и Австралии.
Почему ведущим укладом в развитом капиталистическом мире остается именно этот? Ведь в США и других странах за последние 100 лет было много попыток вторжения в аграрный бизнес крупных корпоративных структур. Есть два взаимосвязанных объяснения. Первое — неуправляемое и непредсказуемое воздействие природы на производство затрудняет консолидацию и централизацию управленческих процессов. Оно же делает целесообразным максимально освобожденный от формальностей, локализованный характер принятия решений применительно к «каждому полю». Второе — это ограниченные возможности для разделения труда в сельском хозяйстве. Как говорил один профессор, кажется, голландский, «в производстве зерна вы не можете одновременно пахать, сеять и убирать». Необходимость выполнения небольшого числа строго последовательных операций в сельском хозяйстве не способствует экономии на разделении труда наемных работников, которая хорошо достигается в индустрии. А важность точечных решений, которые необходимы вследствие непредсказуемых капризов природы, затрудняет управление действиями наемных работников и контроль собственника над ними.
В результате попытки создать сверхкрупные растениеводческие «фабрики-фермы» до сих пор не увенчались успехом. Удаленному от поля собственнику или менеджеру трудно принять верное решение, оценить адекватность действий наемных управляющих и правильно мотивировать их, не говоря уже о рядовых работниках. Фермера же контролировать не надо, он, по известной пословице, «сам себя не обманет», — просто потому, что в этом для него нет никакого смысла.
В прошлой статье мною была описана одна из американских «бонанз» под управлением Оливера Далримпла. «Бонанзами» в период их расцвета примерно сто лет назад назывались хозяйства, угодья которых достигали 40 тыс. га. Эти площади соответствуют примерно 600-800 тыс. га сейчас, если сделать поправку на рост производительности, увеличение скорости транспортных средств и наличие мобильной связи. Хозяйство Далримпла находилось в Северной Дакоте и Миннесоте, принадлежало нью-йоркским банкирам и железнодорожным магнатам. В конце концов им надоело собирать со своих далеких полей обещания и убытки, так что «бонанза» распалась. Крупнейшим ее осколком сейчас остается ферма внука Оливера, Джека, у которого 12 тыс. га. Несмотря на то, что ферма принадлежит только ему и членам его семьи, она не считается семейной: Джек работает вице-губернатором Северной Дакоты, поэтому фермой управляет наемный менеджер. Но даже такие квазисемейные образования — все еще исключение из правил на фоне семейного аграрного ландшафта Северной Америки.
Разумеется, есть ряд замечаний и исключений из описанного выше правила. Во-первых, масштабы ферм, как и доля наемного труда в сельском хозяйстве, растет. Типичная современная растениеводческая ферма США и Канады — это 1-2 тыс. га пашни, хотя всего лет 10 назад было 0,5-1 тыс. га. Масштаб семейного бизнеса постепенно растет в соответствии с увеличением мощности и производительности техники. На тех же семейных фермах процент наемного труда в человеко-часах теперь больше, чем труда членов семьи фермера. Во-вторых, в ряде отраслей аграрного сектора минимизирована непредсказуемость воздействия природы и созданы условия разделения труда, близкие к промышленности. Выращивание бройлеров, откорм КРС, индустриальные молочные и свинокомплексы, садоводство, овощи закрытого грунта, технические, преимущественно моно-, культуры — в этих сферах доля крупных корпоративных несемейных хозяйств намного выше, чем в классическом растениеводстве.
Впрочем, и в корпорации можно неожиданно встретить встроенную в нее «семейную ферму». Например, три фермера создают корпорацию по выращиванию свиней. Один занимается свиноматками и опоросом, другой — доращиванием, третий — откормом. Каждый владеет зданиями и сооружениями, нужными для производства, за которое он отвечает. А вот все свиньи, проходящие по вертикальной цепочке вплоть до убоя, в собственности совместной компании. Ее доходы делятся по конечному результату труда и доле каждого фермера в капитале. Вот вам пример масштабирования деятельности, привлечения капитала, вертикальной интеграции и понятной личной мотивации! Заметим, все это — в рамках семейной фермы.
Хочется отметить и новые явления в развитии сельского хозяйства на быстро развивающихся аграрных рынках Аргентины, Бразилии, Южной Африки, Таиланда и др. Там мы видим постепенное развитие организаций, схожих с российскими аграрными операторами. К примеру, в Южной америке крупнейший холдинг «Крезуд» контролирует до 450 тыс. га угодий, распределенных по 60 фермам в четырех странах. Он занимается выращиванием широкой номенклатуры агрокультур и производством животноводческой продукции. Как и в Причерноморье, компания интегрирована в зерновую торговлю, а недавно приобрела еще и крупную фирму по торговле недвижимостью. Однако такие примеры пока единичны, а сельское хозяйство развивающихся государств в целом не консолидировано.
Российские холдинги: сто тысяч «почему»
Разгадку массового распространения агрохолдингов в России, Украине и Казахстане следует искать на стыке организации хозяйства и рынка. Было наивно ожидать, что бывшие наемные работники колхозов и сов-хозов в 1990-е годы дружно подадутся в фермеры. Не было надежды и на то, что инфраструктура, заточенная под обслуживание огромных общественных хозяйств с десятками и сотнями работников, позволит эффективно развиваться тем немногим, кто на свой страх и риск возьмет себе кусочек общей аграрной собственности. В результате при первичной приватизации получился формат «независимого коллективного хозяйства» - не лучшая, мягко говоря, организационная форма нового капитализма. Такие предприятия выживают при условии быстрого развития в компактные корпоративные компании, находящиеся в фактической собственности авторитетного и авторитарного управляющего. Но для этого нужны время, отсутствие старых долгов и много новых денег. Вот и получилось, что реальным способом движения вперед стало формирование огромных аграрных компаний под контролем «асфальтовых» капиталистов и других вертикальных интеграторов.
Рядовой сотрудник, находящийся в поле, в таких структурах отделен от конечного бенефициара пятью-семью уровнями управления. Для американского или австралийского фермера работа в подобной организации была бы культурной, моральной и интеллектуальной катастрофой. Для бывших же советских людей это привычная и даже комфортная среда обитания. Но дело не только в модели коммуникаций. В условиях неразвитых рынков масштабы деятельности и интеграции компаний имеют большое значение. Крупная структура может держать в штате десятки юристов, аудиторов и профессиональных работников служб безопасности. Они не подпустят к активам «местных авторитетов», отобьют рейдерские атаки и оспорят необоснованные претензии налоговиков. И, конечно, красиво «упакуют» бизнес для инвесторов, если собственник захочет их привлечь. А в условиях неэффективного рынка с неразвитым контрактным правом и отсутствием хеджирования рисков становится незаменимой модель интеграции «поле-элеватор», «поле-прилавок»
Одним словом, новые аграрные операторы в их нынешнем виде существуют по объективным причинам. Даже иностранцы в нашей среде начинают играть по местным правилам. Характерный пример — французская «Бондюэль» (Bonduelle). Компания пришла в Россию со стратегией развития собственного производства консервированных овощей. Но, насколько мне известно, в других странах она не занимается их выращиванием. В России не оказалось производителей сырья, которые надежны, хорошо обучены, оснащены современной техникой, имеют безупречную кредитную историю, готовы выращивать овощи по жестким инструкциям переработчика и точно по графику поставлять на его завод зеленый горошек и сладкую кукурузу. Вот и пришлось «Бондюэлю» стать одним из новых аграрных операторов.
Плюсы и минусы
В числе плюсов российской модели интеграции, безусловно, огромный поток привлеченных агрохолдингами качественных инвестиций в региональное сельское хозяйство. В России, по оценкам ИКАРа, они до кризиса приобретали примерно 60% СЗР, 50% импортных тракторов, 60% западных зерноуборочных комбайнов и 40% прицепной техники в денежном выражении. Закупки сопровождаются массовым обучением и переобучением кадров. В некоторых отраслях и регионах за несколько лет произошел настоящий технологический прорыв, на который в других условиях потребовались бы десятилетия. Появление агрохолдингов резко подняло лоббистский потенциал российского сельского хозяйства, сделав возможным повышение таможенно-тарифной защиты рынка и увеличение прямой бюджетной поддержки аграрного сектора.
В заслугу новым операторам можно поставить и то, как они добиваются скидок при приобретении средств производства. Ведь целые сектора АПК покупают материально-технические ресурсы фактически по оптовым ценам. Перед покупателями сырья агрессивно отстаиваются интересы отечественных сельхозпроизводителей. Покупатели, кстати, часто объединены с последними в одном холдинге. Это повышает межотраслевую координацию, позволяя аграриям добиваться более справедливых условий продажи своего продукта.
Уравновешиваются ли всеми этими плюсами многочисленные минусы? В их числе — управление активами в режиме «удаленного доступа», кадровая чехарда, частые смены организационной модели, высокие (мягко говоря) траты на контроль и охрану собственности. Этот список далеко не полный. Слабы пока и намеки на то, что на западе принято называть perpetual land stewardship — наличие постоянного хозяина и механизма наследования конкретного участка земли.
Что дальше
Благоприятная среда для экстенсивного роста агрохолдингов — пустующие и не полностью используемые земли — в последние годы существенно сузилась. Если раньше этот уклад соревновался с «независимыми» коллективными хозяйствами, то теперь заметно выросла конкуренция между самими холдингами.
Хотелось бы обратить внимание еще на один аспект. Внимание общественности в последние годы привлечено к агрохолдингам. Но постепенно и незаметно растут масштабы деятельности крупных фермерских хозяйств, по размерам и уровню капитализации сопоставимых с современными фермерскими хозяйствами запада. Так, в России, по данным сельскохозяйственной переписи 2006 года, в середине текущего десятилетия было свыше 9 тыс. фермерских хозяйств с посевными площадями более 500 га. Общий размер их земель превысил 5 млн га, что всего в 2,5 раза меньше, чем у известных нам частных холдингов!
Так что и у нас есть ростки классической оргструктуры хозяйствования. Их важно поддержать, не дать им быть затоптанными крупными игроками. Но в обозримом будущем доминирующим укладом, безусловно, будут агрохолдинги. В ходе нынешнего кризиса и после него следует ожидать не фрагментации, а дальнейшей консолидации аграрного бизнеса. Холдинги России, Украины и Казахстана — самый понятный и доступный для этих стран способ ускоренной «перезагрузки» и реиндустриализации регионального сельского хозяйства.
Где-то впереди — стратегическая развилка. Либо от агрохолдингов будут постепенно отпочковываться независимые корпоративные фермерские хозяйства, напоминающие современные западные, либо сформируется принципиально новый мировой уклад сельхозпроизводства, который докажет самодостаточность и эффективность. Не исключено, что наши агрохолдинги постепенно, методом проб и ошибок, отрабатывают будущие управленческие модели. Их, возможно, начнут перенимать и иностранные коллеги. Однако истина, скорее всего, где-то посередине.
Автор — генеральный директор Института конъюнктуры аграрного рынка (ИКАР)
Почему мы об этом пишем
В 2002 году гендиректор ИКАРа Дмитрий Рылько опубликовал в нашем журнале статью «Это было в степях Миннесоты…». В ней он сравнивал бизнес-модель российских холдингов с крупными сельхозпроизводствами США («бонанзами»), возникшими еще в XIX веке. Тогда казалось, что развитие агрохолдингов в нашей стране, только начавших формироваться, идет по схожему сценарию. Так ли это сейчас, какой путь проделали крупные отечественные агрокомпании за прошедшие шесть лет и почему на западе сельское хозяйство развивается совсем по другой модели, рассказывается в этой статье.
Редакция «Агроинвестора»
