Журнал «Агроинвестор»
Поиск новых источников роста, который помог бы перезапустить зависшую экономику и возобновить рост инвестиций, — вот уже почти год одна из излюбленных тем власти, экспертных кругов и отчасти — бизнес-сообщества.
Тема крайне актуальная и для АПК как отрасли растущей (в основном в годы больших урожаев), но далеко не полностью реализующей свой потенциал. Каково качество этого роста — тема отдельной колонки.
А одним из резервов для него является рост производительности труда, его интенсификация и автоматизация. Об этом сказано в так называемых инаугурационных указах президента Путина, он же повторил это в своем программном выступлении на ПМЭФ в мае, есть план повышения производительности труда от Минэкономразвития и другие документы.
Проблема признана, но будут ли институциональные меры? Принять их не то что пора — они запоздали на годы. Ведь источники этой проблемы обозначились в 2000-е, но тогда мы быстро и легко росли, продавая дорожающие углеводороды и задействуя мощности, остановленные или недозагруженные в 1990-е. Тогда же — в первый срок Путина — начался «разогрев» рынка труда.
Быстрый рост доходов бюджетников (включая чиновников), которых в России для рыночной экономики критически много, не мог не повлечь за собой идентичного увеличения зарплат в корпоративном секторе.
В первые несколько лет он носил выраженный компенсационный характер (оплата труда в первое постсоветские десятилетие была явно низкой, а ее индексация — недостаточной для сохранения текущего уровня жизни, тоже крайне невысокого), а также социальный: власть перераспределяла в доход населения часть нефтегазовой ренты.
Люди, безусловно, заслужили эти компенсации. Что, впрочем, не меняет законов экономики: длительное увеличение зарплат, не подкрепленное ростом производительности труда, означает потерю конкурентоспособности как экономикой, позволяющей себе такое увеличение, так и работающими в этой экономике бизнесами, вынужденными подтягивать компенсации к бюджетно — государственному уровню или как минимум ориентироваться на него.
Не забудем и о деградации качества трудовых компетенций и навыков, начавшихся в позднесоветские годы, а в 1990-е приобретшей почти необратимый характер в целых регионах и отраслях. Прибавим к этому нерешенную проблему сохранения на рабочих местах большого числа «лишних людей» — то есть случаи, когда процесс можно меха- низировать или автоматизировать, высвободив сотрудников, либо силами того же их числа выполнять больше операций, производить больше продукции и добавленной стоимости (в том числе обучив или переобучив часть коллектива).
Немалая часть рабочих мест в России сохраняется искусственно, плюс те, кто их занимает, явно недорабатывают. В сельском хозяйстве занято ориентировочно 10% населения, тогда как средний вклад отрасли в ВВП — на уровне 4%.
Это помогает показывать формально низкую (5-8% по стране в разные годы) цифру безработицы, но препятствует экономическому росту: миллионы людей, не исключая трудоустроенных на селе, не просто не обладают современными трудовыми навыками — они не хотят и/или уже не умеют работать.
В тучные нулевые годы можно было одновременно удваивать ВВП, валоризировать уравнительные пенсии и содержать явно ненужные непроизводительные кадры. Сейчас это уже слишком дорого стоит.
Чтобы росли инвестиции, а страна производила конкурентоспособные агротовары, не в последнюю очередь нужна глубокая реформа трудовых отношений. Но готова ли к этому власть, до сих пор проявлявшая интерес в основном к мерам, дающим эффект в пределах текущего электорального цикла?
